Хороши в постели
Шрифт:
Доктор оторвался от моих записей.
– Вы с ним не видитесь?
– Нет.
Он сделал пометку.
– Как насчет братьев, сестер?
– Оба тощие, – вздохнула я. – Только я попала под жирную раздачу.
Доктор рассмеялся:
– Попала под жирную раздачу. Никогда не слышал такой фразы.
– Ага, у меня таких миллион в запасе.
Он продолжил листать бланки.
– Вы репортер?
Я кивнула. Он вернулся на несколько страничек.
– Кэндис Шапиро… видел ваше имя в журналах.
– Правда?
Тут
– Вы иногда пишете о телевидении, – пояснил доктор, и я снова кивнула. – Выходит очень забавно. Вам нравится эта работа?
– Я люблю эту работу, – ответила я и даже не покривила душой.
Когда я не зацикливалась на том, что репортерская работа по сути – штука крайне нервная и слишком публичная и не лелеяла мечту о кондитерской, я умудрялась получать от нее удовольствие.
– Она классная. Интересная, каверзная… и все такое.
Доктор что-то пометил в папке.
– И вы чувствуете, что вес влияет на результаты вашего труда… сказывается на заработке, на карьерном росте?
Я крепко задумалась:
– Не то чтобы. То есть иногда люди, у которых я беру интервью… ну, вы знаете, они худые, я – нет, и я им немного завидую, наверное, или задаюсь вопросом, а не думают ли они, что я просто лентяйка и так далее, и тогда приходится внимательнее следить за тем, что я пишу в статье, чтобы не выплеснуть там личное отношение. Но я хороша в своем деле. Меня уважают. Кто-то даже боится. И это крупное издание, так что финансово у меня все о’кей.
Доктор Кей рассмеялся и опять принялся листать бланки, замедлившись на вопросах о психическом здоровье.
– В прошлом году посещали психотерапевта?
– Примерно восемь недель.
– Позвольте спросить почему?
Я снова крепко задумалась. Нелегко сказать встреченному минуту назад человеку, что твоя мать в пятьдесят шесть лет вдруг объявила о нетрадиционной ориентации. Особенно эдакому тощему белому Джеймсу Эрлу Джонсу, который наверняка так развеселится, что повторит мои слова вслух. И, возможно, не один раз.
– Семейные проблемы, – наконец ответила я.
Доктор продолжал молча на меня смотреть.
– У матери… случился новый роман, он стремительно развивался, и я слегка психанула.
– И психотерапевт помог?
Я вспомнила женщину, к которой меня отправили по медстраховке, тихую мышку с кудряшками как у маленькой сиротки Энни. Она носила очки на цепочке и, кажется, немного меня побаивалась. Может, не ожидала в первые же пять минут консультации услышать о матери, свежеиспеченной лесбиянке, и отце, бросившем семью. Она все время сидела с легкой тревогой на лице, будто опасалась, что я вот-вот сигану к ней через стол, смахнув по пути коробку салфеток, и примусь душить.
– Вроде того. Напирала, что я никак не повлияю на поступки членов семьи,
Доктор опять что-то нацарапал. Я попыталась как можно незаметней вытянуть шею и что-нибудь разглядеть, но наклон листа не позволил.
– Дельный совет?
Я внутренне содрогнулась, вспоминая, как спустя шесть недель после начала их отношений Таня поселилась у нас в доме и перво-наперво заменила всю мебель из моей старой спальни радужными овцами солнца, книгами по саморазвитию и двухтонным ткацким станком. В знак благодарности она сшила Нифкину маленький полосатый свитер. Нифкин походил в нем разок, а потом сожрал.
– Вроде того. То есть ситуация не идеальна, но я вроде как уже привыкаю.
– Ну и хорошо. – Доктор захлопнул папку. – Дело вот в чем, Кэндис.
– Кэнни, – поправила его я. – Меня называют Кэндис, только если я вляпалась.
– Кэнни, – согласился он. – Мы проводим годовое испытание препарата сибутрамин, сродни фен-фену. Вы когда-нибудь принимали фен-фен?
– Нет, но в приемной сидит женщина, которой его ужасно не хватает.
Доктор снова улыбнулся. И я заметила у него на левой щеке ямочку.
– Предупрежден – значит вооружен. Так вот, сибутрамин гораздо мягче фен-фена, но действует ровно так же, то есть, по сути, обманывает мозг и заставляет его считать, что вы сыты дольше. Положительный момент – этот препарат не вызывает побочных эффектов, как фен-фен. Нас интересуют женщины, чей вес как минимум на тридцать процентов превышает идеальный…
– …и рады мне сообщить, что я как раз подхожу, – кисло закончила я.
И опять доктор улыбнулся:
– Так вот, уже проведенные исследования показывают, что пациенты теряют от пяти до десяти процентов массы тела за год.
Я быстро подсчитала. Десять процентов и близко не поможет мне достичь желаемого веса.
– Вы разочарованы?
Он что, шутил? Да у меня руки опускались от обиды! Современная наука пересаживала сердца, отправляла старперов на луну и возвращала им эрекцию, а как мне, так жалкие десять процентов?!
– Все лучше, чем ничего.
– Десять процентов – это гораздо лучше, чем ничего, – серьезно проговорил доктор. – Исследования показывают, что потеря даже каких-то трех-четырех килограммов способна оказать существенное влияние на давление и уровень холестерина.
– Мне двадцать восемь. Давление и холестерин у меня в порядке. На здоровье не жалуюсь. – Я как со стороны услышала, что повысила голос. – Я хочу похудеть. Мне нужно похудеть.
– Кэндис… Кэнни…
Я глубоко вздохнула и уткнулась лицом в ладони.
– Простите.
Доктор положил руку мне на предплечье. Приятное ощущение. Наверное, в мединституте научили: если пациентка впадает в истерику, услышав, что похудеет на какие-то крохи, ласково коснитесь ее предплечья… Я отодвинулась.