Хороши в постели
Шрифт:
Я выбралась из машины с блокнотом в руке. Сэнди улыбнулась мне сквозь сетчатую дверь. Ногу женщины обхватили две маленькие ручонки, затем показалась и тут же скрылась детская мордашка.
Мебель в доме была дешевенькая, но кругом царила чистота и уют. На кофейном столике из шпона лежали стопки журналов – об оружии, машинах, спорте. Пол в гостиной от стены до стены устилал светло-голубой ковер, а в кухне – белый линолеум, сплошной пласт, с нанесенным в виде отдельных плиток рисунком.
– Хотите газировки? Я как раз собиралась попить, –
Я не хотела газировки. Я хотела увидеть платье, определиться с цветом и в путь дорогу с миром, чтобы успеть к началу «Мелроуз Плейс». Но Сэнди пребывала в отчаянии, да и жажда меня все-таки мучила, так что я села за кухонный стол под висящей на стене вышивкой крестиком «Благослови этот дом!» и положила рядом блокнот.
Сэнди глотнула из стакана, тихонько рыгнула, прикрывшись ладошкой, закрыла глаза и покачала головой.
– Простите, пожалуйста.
– Нервничаете из-за свадьбы?
– Нервничаю, – повторила Сэнди и хохотнула. – Милая моя, да я просто в ужасе!
– Потому что… – Тут я ступала на зыбкую почву. – Вам уже случалось переживать всю эту свадебную суматоху?
Сэнди покачала головой:
– Не такую. Первый раз вышел тайным, с побегом. Это было, когда я узнала, что беременна Тревором. Поженились у мирового судьи в Болд-Игл. Я тогда надела платье с выпускного.
– Оу, – отозвалась я.
– Второй раз, – продолжила Сэнди, – свадьбы вообще не было. С отцом Дилана мы, если можно так сказать, жили в гражданском браке. Семь лет.
– Дилан – это я! – пропищал голосок из-под стола, следом высунулась мордочка. – Мой папа в армии.
– Все так, милый. – Сэнди рассеянно взъерошила светлые волосики сына, потом веско на меня посмотрела и одними губами произнесла: «В тюрьме».
– Оу, – снова отозвалась я.
– За угоны, – прошептала Сэнди. – Ничего слишком уж страшного. Ну и, собственно, я встретила Брайана, моего жениха, когда навещала отца Дилана.
– А Брайан… – тогда я только начинала понимать, как ценно для репортера суметь в нужный момент выдержать паузу.
– Выходит завтра по условно-досрочному. Сидел за мошенничество.
Судя по гордости в ее голосе – по шкале крутости оное стояло на ступеньку выше кражи авто.
– Так вы познакомились в тюрьме?
– На самом деле, до этого мы какое-то время переписывались. Он дал объявление… сейчас, я его сохранила!
Сэнди вскочила, отчего наши стаканы застучали по столу, и вернулась с ламинированным клочком бумаги, размером не больше почтовой марки. «Джентльмен-христианин, высокий, атлетически сложенный, Лев по гороскопу, ищет чуткую подругу для переписки, а может, и большего» – гласил текст.
– Он получил двенадцать ответов, – сообщила Сэнди, сияя. – Сказал, что мой понравился ему больше всего.
– А что вы написали?
– Чистую правду. Что я мать-одиночка. Что моим сыновьям нужен пример для подражания.
– И вы думаете…
– Он будет хорошим отцом.
Сэнди снова села и уставилась в свой стакан, словно он содержал тайны веков, а не обычную выдохшуюся колу.
– Я верю в любовь, – твердо отчеканила Сэнди.
– А ваши родители… – начала я.
Она помахала рукой, словно отгоняя саму мысль о них.
– Отец ушел, когда мне было четыре, что ли. Осталась мама и череда ее бойфрендов. Папочка Рик, папочка Сэм, папочка Аарон. Я поклялась, что не стану такой же. И я не такая. Я думаю… я знаю… что на этот раз не ошиблась.
– Мам!
Дилан, с красными от «Кул-эйда» губами, держал за руку брата. И если Дилан был низеньким, худеньким и светленьким, то второй мальчик – судя по всему, Тревор – отличался от него более крепким телосложением, темным цветом волос и задумчивостью на лице.
Сэнди встала и робко мне улыбнулась.
– Вы подождите здесь, – попросила она. – Мальчики, а вы пойдемте со мной. Покажем леди репортеру мамочкино красивое платье!
После всего услышанного – тюрьма, мужья, объявление от христианина – я ожидала увидеть эдакий жуткий распродажный ширпотреб. «Брайдал барн» как раз таким и славился.
Но платье оказалось прекрасным. Облегающий лиф на косточках, как у сказочной принцессы, усыпанный крошечными кристалликами, на которых играл свет, глубокое декольте, открывающее гладкую кожу груди, волны шуршащего тюля. У Сэнди раскраснелись щеки, синие глаза сверкали. Она была похожа на фею-крестную Золушки, на добрую волшебницу Глинду. Тревор с важным видом завел мать на кухню, напевая марш Мендельсона, а Дилан реквизировал ее фату и нацепил себе на голову.
Сэнди встала на свету и покружилась. Подол юбки зашелестел над полом. Дилан рассмеялся, хлопая в ладошки, а Тревор восхищенно уставился на мать с распущенными волосами, ниспадающими на обнаженные плечи. А та все кружилась и кружилась, и сыновья глядели на нее, как зачарованные.
– Так что думаете? – спросила Сэнди.
Она совсем зарумянилась и запыхалась, и каждый тяжелый вздох заставлял грудь слегка выпирать из плотно подогнанного лифа. Сэнди еще разок повернулась, и я заметила вышитые по всей спине крошечные розовые бутончики, словно надутые младенческие губки.
– Синее? Зеленое?
Я долго изучала Сэнди – ее налившиеся румянцем щеки, молочную кожу, – и восторг в глазах ее детей.
– Вообще-то я не уверена, – заключила я, – но что-нибудь придумаю.
Срок сдачи материала я, разумеется, пропустила. Редактор отдела городских новостей ушел домой задолго до того, как я вернулась. Сэнди показала мне фотографии Брайана, рассказала все об их планах на медовый месяц, почитала сыновьям детскую книжку «Там, где живут чудовища» и расцеловала их в лоб и обе щеки перед сном, а потом плеснула нам в колу бурбона – себе на палец, а мне вполовину меньше. «Брайан хороший человек», – мечтательно говорила Сэнди. Кончик ее зажженной сигареты порхал в кухне, будто светлячок.