Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь
Шрифт:
— Никогда я еще не видела, чтобы весна была такою прекрасной, — сказала Ирма, когда они с Рудольфом пошли дальше.
— Гляди и запоминай, — ответил Рудольф, — другой такой прекрасной весны не будет.
— Ты и вправду думаешь, что не будет? — как бы испугавшись, спросила Ирма.
— Не будет, нет! — произнес Рудольф.
— Тогда давай глядеть во все глаза, глядеть вдвоем, ты помоги мне глядеть, — сказала Ирма, беря мужа под руку и приникая к нему. — Мне душно, грудь сжимает, вот здесь и здесь, везде. Поцелуй меня, может, отойдет эта боль и станет легче. Поцелуй меня здесь, у куста, никто нас не увидит, поцелуй под этой черемухой, гляди, цветы уже опадают.
— Долго в тебе будет сидеть эта любовная боль? —
— А ты разве не чувствуешь боли? — в свою очередь, спросила Ирма.
— Нет, — ответил он.
— Что же ты чувствуешь?
— Я только чувствую себя хорошо, — засмеялся Рудольф, но в Ирме даже этот смех отозвался болью; как может человек смеяться, если ему до боли хорошо.
Еще издали Ирма заметила, что «музей любви» весь утопает в цветах. Но сам сарай показался в этом великолепии и зеленой свежести старым и убогим, Ирме стало его почти жалко. В двух лазах сарая, верхнем и нижнем, чернела пустота. От веток с шуршащими листьями, через которые они пробирались прошлой осенью в сарай, не осталось и следа. Ветки были увезены домой вместе с пахучим сеном, сено попало на чердак и было скормлено скотине, понемногу, охапка за охапкой, а хворост сожжен, ветка за веткой. Осталось одно воспоминание, и оно причиняло боль. Но это было хорошо, было прекрасно, будто все, что хорошо и прекрасно, должно отзываться легкой болью.
Когда они подошли к сараю и Ирма хотела пройти через лаз — посмотреть — или присесть на пороге, Рудольф резко остановил ее за руку, как он это делал обычно в городе, когда Ирма не глядя пыталась перейти улицу, рискуя попасть под автомобиль или трамвай. Ирма инстинктивно взглянула под ноги и увидела перед самым лазом, на солнце, змею цвета ореха, свернувшуюся в кольцо и поднявшую голову. Увидев людей, она слегка вытянула шею и показала черный раздвоенный язык, словно решила развернуть свое красивое кольцо и спастись бегством; но люди остановились, и она тоже опустила голову и продолжала наслаждаться солнцем после долгого зимнего сна.
— Она, видно, зимовала на полу сарая, под хворостом, — тихо сказал Рудольф.
— Она уже была здесь, когда мы прошлой осенью сделали сарай нашим музеем, — ответила Ирма.
— Да, конечно, наверняка, — произнес Рудольф и прибавил: — Следи за ней, а я пойду принесу палку, убью ее.
Но Ирма схватила мужа за руку и задержала его. Она не хотела, чтобы муж убивал то, что было связано с их любовью, с их «музеем». К тому же ей вспомнилось, что когда-то, много лет назад, она видела, как такая же змея орехового цвета переплелась с другой, побольше, цвета красной глины, и они лежали на солнце, как девичья коса или жгут. И Ээди Кальм, который позднее бросил свои розы к ее ногам на дорогу, объяснил ей тогда, что это змеи справляют свою свадьбу. Ирма тогда ничего не поняла, она мало знала и о человеческой любви, но сейчас у нее вдруг мелькнуло в голове, что люди, как бы они ни любили друг друга, все же не могут поступать как змеи. И ей подумалось, что люди никогда не в силах быть столь же счастливыми, как змеи. Так она грезила и сказала мужу:
— Пусть она живет. Не будем начинать свой первый весенний день с убийства. Давай просто уйдем и оставим ее здесь, на солнце.
— Стражем перед дверью нашего музея, — пошутил Рудольф.
— Да, стражем перед дверью музея нашей любви, — задумчиво, всерьез повторила Ирма, как будто она все еще думала, что змеи счастливей в любви, чем люди, ведь они превращаются в жгуты, а люди остаются людьми. И как бы ради того, чтобы сравняться в любви и счастье со змеями, она принялась собирать перед сараем первоцветы и купальницу, купальницу и первоцветы.
— Помоги мне! — сказала она мужу, который только что хотел идти убивать змею. — Разве я одна успею?
— А что, разве их так много нужно? — спросил Рудольф.
—
— Будущей весной вырастут новые, — утешил ее Рудольф.
— Ты же сам сказал, что такой прекрасной весны больше не будет, — ответила Ирма.
— Это конечно, — произнес он задумчиво.
— Ну вот и собирай, собирай, раз не будет больше таких красивых, — перешла Ирма с весны на цветы.
И Рудольф тоже принялся собирать цветы, словно и его волновала неповторимая краса весны. Когда же у Ирмы накопился не то что пучок, а целый сноп или вязанка цветов, она решила, что этого хватит, только надо еще черемухи, пусть муж наломает ее, чтобы они запомнили навсегда — это их первый урожай или жатва, что ли, на хуторе Соонику.
— Наш первый урожай на Соонику — это музей любви, — ответил Рудольф.
— За это я расцеловала бы тебя, но куда деть цветы, — сказала Ирма, она подошла к мужу и потянулась к нему. Он тоже приблизился к Ирме, держа в руках черемуху, у нее же на груди были первоцвет и купальница.
Придя домой, где как раз настилали полы, Рудольф подробно рассказал Ирме, где они поставят ту или иную вещь и как вообще разместятся здесь. Плита будет как коляска для младенца, чтобы можно было возить ее хоть на колесах. Площадка перед домом должна быть спланирована так, чтобы были кустарники, клумбы с цветами и песочные дорожки, которые уведут в лес. Именно так — дорожки должны вести в рощу, иначе после дождя нельзя будет пройти с сухими ногами, точно так же по утренней росе или поздно вечером, когда трава тоже влажная. И конечно же, будет свой насос, с трубою на кухню и в ванную. Да, и ванная будет у них, хотя и не в этом временном жилье, а в капитальном доме, вот только выстроят его. А раньше будет готов образцовый свинарник, летом же они прекрасно поживут и в этой временной хижине. Хорошо, что она в стороне от других домов, будет настоящий отдых, когда приедешь из города.
Рудольф повел под конец Ирму еще и на поле, чтобы показать камни, из которых вскоре должны возвести стены. Все до последнего камня и бревна будет взято со своей земли, когда станут строить свинарник. Все должно быть своим — своя техника, своя культура, свое умение.
Ирма не могла проронить ни слова, слушая все эти объяснения, так что Рудольф устал говорить. А то, что предмет разговора бесконечен и неисчерпаем, Ирма должна была увидеть и услышать на яанов день [13] , когда они, так сказать, освящали свое новое жилье; так как к этому времени все было на своем месте: крашеные потолки и полы, обои, двери и окна, самая необходимая мебель и кухонная утварь, полсажени березовых дров и песочные дорожки, клумбы для цветов и флаг на шесте над домом.
13
См. сноску 2.
Освятить этот знаменательный день помогли своим присутствием архитектор, который строил новый дом, агроном, который должен был дать хозяину советы по полеводству, знаменитый живописец, который искал новые мотивы и набросал на полотне сарай, хотя совсем не знал, что это «музей любви», какой-то мало известный до сих пор, но в будущем всемирно знаменитый писатель, приятель художника, и еще прочие люди, мужчины и женщины.
Разумеется, помещения для всех гостей у них самих не хватило, если иметь в виду отдых, то есть место, где спать, ибо для отдыха человек нуждается в гораздо большем пространстве, чем для работы, еды и развлечения. Но никто особенно не опечалился этим, потому что, во-первых, время было летнее, а во-вторых, в старых хуторских постройках нашлось достаточно сенников, конурок и закоулков, где можно было на худой конец разместиться.