Хозяйка чужого дома
Шрифт:
– Никогда, – ответила она, чувствуя, будто что-то душит ее. Весь мир для нее заключался теперь в этом мужчине. – У тебя такая нежная кожа, – сказала она, проводя ладонями по его предплечьям. – Нежная и крепкая, мне даже хочется тебя укусить…
Она и вправду слегка куснула его.
– Я вкусный?
– Очень.
– А ты тогда, наверное, как малиновая карамель, как зефир в шоколаде, как ванильное мороженое… – Он тоже куснул ее за плечо. Они уже дурачились и шутили, и вот именно тогда, обратив лицо к ночному небу, Лара обнаружила, что у нее по лицу текут слезы.
– Ты плачешь? – испугался Костя. – Я не сделал тебе больно?
– Мне
– Будет!
Они настолько потеряли голову от любви, что утром, не таясь, доехали до дома вместе и так же, не прячась, рука за руку, дошли до подъезда. Если б попались им в это время Елена или Игорь, они не стали бы ничего скрывать. Но почему-то никто им навстречу не попался.
Они договорились о том, что встретятся в ближайшее время – или сегодня вечером, или завтра. Лара больше склонялась к тому, что завтра, потому что на сегодняшний день у нее не оставалось больше сил – она была так ошеломлена, так полна новыми чувствами, которые были непривычны и даже невыносимы… Ей казалось, что еще чуть-чуть, и ее сердце, заполненное до краев Костей, лопнуло бы.
К счастью, Игоря дома не было – она приняла душ, переоделась, и поехала на работу.
…Гелла уже заканчивала укладку, с помощью фена делала последние штрихи – затылок повыше, височки чуть скруглить… Клиентка безмятежно улыбалась, сидя в кресле. «Как все-таки прическа способна изменить человека – был один, а стал другой. Кажется, даже внутреннее содержание меняется. Из Золушки получилась принцесса. Хотя я сделала бы все по-другому, Гелла слишком стандартна».
Довольная посетительница упорхнула, оставив в кармашке Геллы щедрые чаевые, сама Гелла, тоже осчастливленная, послала подруге воздушный поцелуй.
Федор Максимович любил личные контакты. Он готов был лично встретиться с человеком и беседовать с ним тет-а-тет, даже когда для этого на первый взгляд не имелось особых причин. Но причины почти всегда были – в этом он убеждался не раз, такие встречи приносили больше плодов. Механическое, виртуальное общение – через посредников, через Интернет, через прочие средства связи, которые изобрели ленивые честолюбцы, – конечно, экономило время и нервы, но все дела делались людьми, и поэтому взгляд, интонация, жест, флюиды, которые посылались телом и душой, впечатляли и подчиняли больше, чем распечатка приказа или официальная рекомендация, вспыхивающая на экране монитора. Хотя, скорее всего, дело было в том, что Федор Максимович был приятен окружающим, и многие были рады стараться для него.
В этот раз случай был особый, и Терещенко тем более не стал доверяться помощникам и посыльным, которые справились бы с поручением и без его участия. Федор Максимович договорился о встрече с Еленой. Он хотел видеть ее и говорить с ней – накануне она сообщила, что картина готова.
К концу рабочего дня он послал за ней машину – Елена появилась в его офисе в половине шестого, ровно за полчаса до того, как заканчивался официальный рабочий день. Разумеется, никаких наличных – все, что полагалось, было уже отправлено на счет художницы, самой Елене оставалось только передать картину. Средних размеров сверток она вручила ему непосредственно в руки, и было в этом нечто интимное, доверительное, даже похожее на акт дарения.
В своем кабинете,
Елена с интересом наблюдала за своим заказчиком.
– Куда вы посоветуете повесить? – спросил Терещенко, хотя в его распоряжении был целый штат талантливых дизайнеров, которые решили бы этот вопрос более профессионально, чем Елена, просто художница.
– Здесь? В кабинете? – спросила она, оглядывая стены холодными голубыми глазами.
– Я хочу, чтобы картина находилась рядом со мной. Чтобы в любую минуту я имел возможность посмотреть на нее, как в зеркало.
– Но это же не портрет в буквальном смысле слова, Федор Максимович! Впрочем, я повесила бы его здесь.
– Отлично. Сейчас скажу своему секретарю, а потом… Вы помните, о чем мы договаривались?
– Да. Вы пригласили меня в ресторан. Вы передумали, Федор Максимович?
– Ни боже мой! Я просто жажду с вами пообщаться…
Он спросил ее так потому, что слишком просто, не по вечернему она была одета – майка и шорты, делающие ее похожей на подростка. «Протестантка, – подумал он с легкой досадой. – Лишь бы не как у людей…» Впрочем, досада тотчас же испарилась – и все потому, что ее рисунок заинтриговал, даже взволновал его. А все остальное не имело значения.
Перед выходом из здания Терещенко показал Елене большой зал на первом этаже, где висели ее картины, приобретенные им на недавней выставке. Странно и притягательно смотрелись они здесь, в светлом и просторном помещении, предназначенном, вероятно, для конференций или собраний, сюжеты графических работ были отвлеченны и приземленны. Они говорили совсем о другой жизни – о задворках, бедности и одиночестве, о жизни, ничем не напоминающей эту, которая кипела здесь, в здании компании, – деловую и солидную.
Появилась пара солидных господ, вероятно, руководителей компании – они были представлены Елене только по имени-отчеству, – но тоже очень приятных, вежливых и веселых, чем-то похожих на главу фирмы. Потом прибежал бойкий юноша, по виду – точно клерк, с ксерокопией одного из Елениных рисунков и с милым нахальством, как раз соответствующим его социальному статусу. Он попросил у художницы автограф.
Словом, визит в контору Терещенко прошел очень славно, по-дружески, что не могло не очаровать Елену, хотя где-то в самом дальнем уголке своего сознания она понимала, что все это не вполне искренне и сделано скорее для того, что так надо, так полагалось. Но она не придала такой мелочи значения. Она смотрела на Федора Максимовича почти с любовью.
– Идемте, – произнес он, протягивая ей руку. – Теперь предстоит вторая часть нашей встречи. Надеюсь, не менее интересная.
Ресторан был из тех, что у всех на слуху – не самый дорогой и помпезный, но один из хороших, уважаемый творческой интеллигенцией. Федор Максимович все рассчитал. И интерьер, и обслуживание были простыми и приятными, подростковый наряд Елены никого не шокировал. Или, может быть, никто не подал виду?
– У меня такое чувство, будто я пришел сюда со своей дочерью, – произнес Терещенко с улыбкой. – Вы, Елена, в самом деле похожи на мою младшую дочь. Чем будем подкрепляться?