Храм над обрывом
Шрифт:
Я же, оправдывая в себе свою праздность не леностью, а короткой наградой за тяжелый труд за предыдущие годы, зашагал за здание котельной, где должны были стоять внедорожники. Навес оказался сваренным из толстых металлических труб, покрашенных коричневой, в цвет кирпича, краской, и покрытых сверху профнастилом зеленого цвета, из-за чего он немного сливался с кирпичной стеной хозяйственного здания. До этого момента все мое внимание каждый раз в Лазорево занимал храм с ее чудесной красоте, но оказалось, что кроме храма, двух домов и хозяйственного комплекса, включающего в себя котельную, столовую и навес для трех машин, было еще много чего. Вдоль границы леса с открытым участком, дальше на восток, виднелись: еще один навес, видимо для трактора и навесного оборудования к нему; три вагончика-бытовки, довольно больших и добротных; готовый деревянный сруб со стропилами. Кроме всего этого, аккуратно рядами, в огромном количестве, за навесом виднелись поддоны кирпичей в полиэтиленовой пленке.
Приехал я обратно в Лазорево после прогулочной поездки уже когда садилось солнце. Как Максим сказал, так и случилось: я заплутал, и не помогли ни знание направления, ни навигатор. Когда я оказывался на высоком месте, откуда можно было видеть почти все, то казалось – все же радом, но когда спускался в низину, то неизбежно утыкался на непроходимые овраги с поваленными старыми деревьями по краям. Приходилось ехать по склону вдоль этих балок и следить, чтобы не попасть в какую-нибудь яму. Мне было удивительно то, как Максим знал эти места: он проехал чуть ли не с закрытыми глазами! В итоге я так и не добрался до асфальтовой дороги: попав в лабиринты лесочков, разных рощиц и балок с неизбежным противотанковым оврагом внизу, – еле-еле нашел путь обратно в Лазорево. Но теперь, по крайней мере, я знал: как и куда не надо заезжать. Хорошо еще то, что почва, не считая низинных мест, везде была довольно твердой: поля лет двадцать уже не пахали, и потому это уже была целина с плотным ковром дерна.
Послушал я во время своей поездки и колокольный звон из Лазорево, находясь на расстоянии от села, наверное, километра три. Это было удивительно! Колокольный звон с близкого расстояния всегда для меня слишком громок, но как же было чудесно слушать его издали в тишине. Звон плыл над ковром из сосновой поросли, над верхушками лесов и рощ, по балкам и приобретал какой-то приятный таящий звук. Только сейчас я оценил и талант Игоря, – а это звонил он, – в трезвоне «во вся» была особая музыка.
«Надо бы поговорить с Игорем, – подумал я, добравшись до Лазорево. – Вроде бы он что-то говорил про какую-то «прошлую жизнь», и в той жизни якобы он был учителем музыки в школе. Как и где он встретился с Иваном и о чем они говорили в последние его дни и часы?»
Вечерняя служба уже закончилась, когда я подошел к дверям храма. Это я понял по тому, как Игорь поднимался по лестнице на колокольню.
– Куда это Игорь? – спросил я вышедшего на улицу отца Савву. – Опять будет звонить?
– Нет. Он сказал, что якобы веревка на одном из подзвонных колоколов оборвалась – пошел менять.
– А вы не обижаетесь, что не все постоянно в храм ходят? – спросил я.
– Ну, что ты, Валера? – Лицо монаха озарилось доброй улыбкой. – Нам с Игорем все делегировали на данный момент все свои обязанности по этой части – мы и усердно молимся. На самом деле нас всех связал построенный Иваном храм. Здесь есть Бог – ты разве не почувствовал? И определенные каноном часы для службы – это только малая часть нашей жизни во Христе. Вот, можно подумать, что отец Феликс нехорошо делает, отсутствуя на службе – он же все-таки иеромонах, а не мирянин. Но это как посмотреть! Мы с ним подумали об этом и решили, что работа по спасению полей, которые политы потом предыдущих поколений – это тоже тяжелая молитва. Там, где присутствует любовь – там есть Бог, и когда в нашем сердце есть любовь – душа наша непрестанно молится без слов. Да и время сейчас такое – весна! Эх, мне бы сбросить хоть лет двадцать! Смотри, сколько дел надо делать: поля надо пахать, если мы собираемся жить в этой стране; дома надо строить – фундаменты залиты и ждут каменщиков; к концу недели должны привести заказанные еще осенью саженцы – надо просмотреть приготовленные ямы и добавить новые; а еще дорога, кирпичный завод вот Максим хочет заложить – все даже не перечислишь. Когда есть вера, то от всего этого количества работ – радость, если нет веры в Бога – тоска и печаль. У нас уже так принято, что все хоть раз за день заходят в храм, чтобы посмотреть на себя. В городах же принято: перед тем как выйти на улицу посмотреть в зеркало, а здесь мы смотрим на лик Христа и видим отражение нашего внутреннего «Я» в его глазах. Все молятся в словах одними молитвами, но разные молитвы в делах и в молчании. Кстати, можешь посмотреть на молитву Софьюшки. Правда они с Максимом не любят, когда кто-то присутствует при этом в храме. Ты только не говори, что это я подсказал: в районе десяти-одиннадцати ты следи за домом, и как они появятся, то выйди, как будто бы к нему собирался – может и возьмут с собой. Ты балет любишь?
– А причем тут балет?
– Там увидишь, – сказал монах, и в его глазах мелькнуло мальчишечье озорство.
Послышался шум шагов, и на улице появился Игорь с кучей разных веревок, собранных в клубок.
– Вот, отец Савва, – радостно сказал он, показывая нам его, – у всех подзвонных поменял. И длины подрегулировал.
– Я слушал твой звон, Игорь, – сказал я, трогая его за плечо. – Это было чудесно. Ты звонил так, как будто бы играл оркестр. Когда стоишь рядом, то звон малых колоколов плохо слышен, хотя, может, это у меня слух не музыкальный. Спасибо тебе: я выехал из леса на звук колоколов как на маяк, думал, что уже заплутал и заблудился.
Игорь засмеялся, и только сейчас я заметил, что у него почти нет задних зубов.
– Ребята, вы поговорите, – сказал отец Савва, – а я пойду, полежу. Ноет поясница – видимо погода меняется.
Мы все втроем спустились вниз. Затем монах ушел к себе в «келью», как он называл свою комнатку в подвалах храма, а мы с Игорем молча зашагали к беседке возле родника. Игорь как будто чувствовал, что я хочу с ним поговорить, а, может, он хотел выговориться – трудно сказать. Некоторое время мы сидели молча: я искал правильный вопрос, чтобы начать разговор; Игорь, видимо, думал, с чего начинать.
– Игорь, – сказал я, нарушив первым безмолвие, – а как ты с Иваном познакомился? Ты сам же не местный, да?
– Да, не местный, – ответил он и как-то горестно вздохнул. – Я сам из шахтерской семьи, из Донецкой области. Отец был шахтером, погиб он под завалом, когда мне было пять лет. Мать была учительницей музыки в училище, и оттого я в семь лет уже играл на пианино, потом освоил баян, играл на скрипке, пытался сам сочинять музыку, но Бог на это не дал таланта. Потом, в начале девяностых умерла мама, с женой пришлось расстаться: детей у нас не было, а зарплата (к тому времени я сам уже был учителем музыки в школе) моя была маленькая – обычная история. Приехал на заработки в Москву, и все завертелось кувырком. Когда очнулся – был уже вокзальным бомжом с пятнадцатилетним стажем. Не знаю даже, как столько долго прожил. Есть у меня старшая сестра, но связь с ней потерял еще до того, как поехал на заработки в Москву. Не знаю даже: жива она или нет. Она вышла замуж за барыгу из Запорожья и перебралась к мужу еще на заре перестройки. Как быстро жизнь прошла! Вот бы с нынешним умом да в двадцать лет!.. Было это за день до смерти Ивана. Помню, шел мокрый снег весь день. К вечеру я промок насквозь: одежда мокрая, ботинки мокрые, вес я грязный – непонятно что-то с чем-то. Сунулся в одно место передохнуть и обсушиться – прогнали, в другое место – тоже неудача. Около полуночи пришел на Казанский вокзал. Вдобавок ко всему, накануне один старый кореш помер от туберкулеза, и поэтому настроение было такое, что уже мысли лезли: броситься под поезд, – и закончатся все мои бессмысленные мучения. Зашел я центральный зал вокзала, иду и высматриваю уголок, где меньше народу, чтобы не раздражать своим видом и запахом людей. Смотрю, в уголку сидит пожилой мужчина, руки прижал к груди и то ли спит, то ли пьяный, то ли наркоша – поза непонятная. Я подошел и, – Бог мой, – рядом с ним, на соседнем сиденье рюкзак полуоткрытый, а из бокового кармашка торчит порядочная пачка пятитысячных купюр. Меня даже в пот бросило, хотя до этого сильно знобило. Ну, думаю, кончилась череда моих неудач – сейчас сяду и потихоньку вытащу деньги. Для меня это было не впервой. Что ж не брать, если деньги сами в руки просятся. Я сел прямо на это сиденье, где был рюкзак, и уже протянул руку за деньгами, но что-то остановило меня: то ли совесть проснулась впервые за многие годы, то ли еще что – не знаю. Может, мама моя с того свету оттолкнула мою руку от рюкзака: она меня всегда в детстве учила не брать никогда чужого. И я вместо того, чтобы вытащить деньги, начал будить мужчину. «Эй, братишка, – говорю, – смотри, у тебя деньги в растопырку из рюкзака торчат». Вот так мы с Иваном встретились. Он тогда на меня посмотрел с такой болью в глазах, что я почувствовал себя счастливым по сравнению с ним. «Ты кто?» – спросил он меня. Я говорю: «Надеюсь, что друг». – «Если друг, помоги мне доехать до моей деревни. Я тебе оплачу твое время: сколько скажешь – столько и получишь. Я обещал вернуться, да вот, видишь ли, какая напасть: осколок от мины возле сердца зашевелился». Я говорю, что паспорта у меня нет, и что я бомж и все остальное, но Иван сказал, что эта проблема решаема, – и решил. Мне было все равно, лишь бы прилечь и поспать в сухом месте, а тут предлагают постель с чистым бельем, нормальную человеческую еду, – короче, комфорт, – как от этого отказываться? Ехали мы вдвоем в купе. Иван уже тогда начал прихрамывать на левую ногу, и я его чуть ли не на себе волок. Проводница, когда нас увидела, решила, что вот так пара! Но Иван, видимо, показал-таки свою корочку Героя на кассе, и поэтому нас до купе проводил и усадил дежурный по вокзалу – спасибо ему. Я помню, когда поезд тронулся, то Иван спросил меня: «Игорь, а ты не хотел бы свою жизнь начать с нуля, как бы снова?» Я говорю, как это, мол, снова: мне же за пятьдесят уже. Он замолчал и лег на свое место, скрючившись и прижав подушку к груди. Я же, хотя и не спал больше суток до этого, несмотря на мягкую постель и теплое купе, почти до утра не смог сомкнуть глаз: отчасти из-за того, что Иван время от времени в полубеспамятстве начинал стонать, и я вставал и вглядывался в очертания его тела – дышит ли; но в большей степени из-за того, что слова Ивана открыли в моей душе то ли старые раны, то ли, наоборот, какой-то жизненный источник, – не мог понять, – но я будто бы перевернул в ту ночь в поезде страницу в своей жизни, где я играл роль бомжа. Почему-то очень болезненно я стал вспоминать свое детство, свое увлечение музыкой, свою родительницу и своего родного отца, словно в дымке, как стоп-кадр: вот он сажает меня на шею, и мы идем по летней степи мимо величественного кургана – отвала папиной шахты…
Утром Ивану стало только хуже. Он пытался не показывать свою боль, но вот сил оставалось у него мало. Высадившись из поезда, мы сразу же взяли такси и без всяких пересадок доехали до вашего райцентра за три часа, а там Иван позвонил кому-то и приехал УАЗ – на нем мы и доехали до балки за той лесопосадкой. Там водитель вездехода побоялся ехать дальше, так как была небольшая метель, и в низине было много снегу. И вот оттуда мы с Иваном ковыляли по снегу минут сорок, наверное. Я его почти нес уже на себе. Мы уже подходили к той большой иве, когда я боковым зрением заметил, как что-то огромное, почти белое на фоне снега, скатилось сбоку от храма и покатилось по снегу под обрыв. Вначале я не придал этому особого значения, но когда этот призрак стал приближаться, то я понял, что это – чудовищного размера волк, и он летит на нас, не чувствуя сопротивления снега. Зверь оказался так стремительно напротив нас, что я просто онемел от страха и не знал, что мне делать: или своим телом прикрыть Ивана, или же бежать, спасая хотя бы свою жизнь. Казалась, смерть почти неминуема. Волк перед нами притормозил, а затем встал на задние лапы и навалился на Ивана. Я отшатнулся и упал на спину, мысленно распрощавшись с жизнью. «Бенгур! Бенгур!» – услышал я вскрики Ивана, и вначале решил, что он хрипит так с перекушенным горлом: волк, повалив Ивана, прижался мордой к его голове, а он обхватил зверя руками. Тут послышался смех. Я, ничего не соображая и превозмогая свой страх, приподнялся на колени, не отрывая взгляда от волка. Моему удивлению не было предела, когда Иван слегка отстранил зверя и, медленно повалившись на бок вначале, также приподнялся на колени – волк опять прижался мордой к щеке Ивана. «Ну, хватит, Бенгур, – сказал Иван и правой рукой отстранил от себя волка, а левой схватился за грудь. – Так ты меня убьешь вконец. Видишь, еле живой вернулся твой друг». Он смахнул с лица прилипший снег и только тут Иван увидел мое состояние. «Извини, Игорь, – сказал он, – из-за болей я не сообразил предупредить тебя. Помоги мне подняться. Ты не бойся его нисколько: Бенгур добрых людей не трогает, а особенно моих друзей. Единственно, ты не трогай его и не пытайся погладить». Когда я стал помогать подняться Ивану, волк то и дело пытался меня легко отстранить, вставая в неподходящем месте, и помочь своему другу сам. В этот момент, когда мы втроем барахтались в снегу, появилась китайская пара. Это сейчас Лена довольно хорошо говорит по-русски, а тогда они подбежали, и Денис стал ей что-то говорить по своему – и картина стала уж вовсе фантастической. Теперь пришло время удивляться вместе со мной и Ивану. «Вы кто?» – спросил он. «Меня зовут Динг, – сказал на русском почти без акцента парень, – а это моя жена Лян. Мы – китайцы. Я случайно месяц назад в торговом центре в Иркутске нашел вырванные страницы из какого-то журнала про Вас, и решили приехать сюда. Отец Савва сказал, что он ничего не может сказать и надо ждать Вас. Если Вы прогоните нас, то мы сейчас же уйдем. Оставите – будем жить у Вас. Я – крещёный в православии, имя дали при крещении Денис. А Лян – некрещеная, но верующая. Она очень хорошо умеет готовить, а я умею многое: работать с деревом, могу быть сварщиком, люблю работать на земле. Только вот паспортов у нас нет. Если поверите и оставите…». Иван взял за руку китайца: «Мы тут замерзнем так. Пойдем в храм. Если вас Бенгур пустил в Лазорево, то я как прогоню – никак! Живите. Трудитесь. Рожайте детей. Только видите – плохо мне очень. Помогите мне добраться до храма. Кстати, а где сам отец Савва?». – «Он уехал провожать епископа до Кузнецово. Скоро уже должен вернуться».
Так мы вдвоем с Денисом дотащили под руки Ивана до храма. Когда мы вошли внутрь, то Иван как-то странно нас стал торопить, чтобы мы сняли с него верхнюю одежду, что мы и сделали. «Помогите мне встать на колени перед Спасителем», – попросил он после того, как мы исполнили его просьбу. Мы вошли в левый придел и, когда с нашей помощью Иван встал на колени, мы все втроем тоже встали на колени позади него. Он стал молиться с земными поклонами – мы тоже крестились, хотя я никаких молитв тогда попросту не знал. Так прошло минуты три, наверное. Смотрю – Иван стал валиться медленно набок в сторону Дениса. Денис тоже это заметил и, пододвинувшись на коленях, подставил руки. Когда он упал на руки Денису, Иван уже перестал дышать. Вот так прошли сутки после нашего знакомства с Иваном. Помню, когда Иван упал на руки Денису, на улице завыл Бенгур. Этот горестный вой у меня звучит до сих пор в ушах. Я вот когда звонил в страстную неделю, то пытался получить этот звук на колоколах, но пока выходит не очень. Да, значит, повыл с минуту и исчез. Даже когда хоронили Ивана – его не было. Может, его не было из-за того, что были военные с автоматами – они давали салют над могилой Героя… Вот. А потом ночами Бенгур стал выть над его могилой, но вой был другой тональности – совсем другой звук: как будто бы его друг потерялся где-то рядом и он зовет его. Вот этот звук я пытаюсь добавить во время звона сейчас, в светлую седмицу…
Игорь замолк. Я чуть повернул голову и глянул на моего собеседника – по его щеке текли крупные слезы.
– Пойдем чай пить, – сказал он, когда успокоился.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В летней столовой (хотя определение «летний» было достаточно условным, – так, по крайней мере, мне его назвали, – все было здесь сделано достаточно добротно и капитально) никого не было.
– Уже все поужинали, видимо, – сказал Игорь, когда мы подходили к ней. – У нас все просто: захотел поесть – поел то, что есть в печке или в холодильнике, а если ничего нет, то приготовил сам и поел. Это просил тебе, Валера, передать Максим. Видишь, все у нас заняты и не всегда получается ухаживать за гостями. Так-то у нас Лена всех кормит, но у нее ребенок – не всегда успевает, но старается.