Хранить вечно
Шрифт:
Генерал встал и подошел к блиндажу.
В разбитом блиндаже раненный в ноги лейтенант. У него были трофейный автомат и ручной пулемет с диском. Автомат и пулемет остались, но без патронов. Связкой гранат была разбита бронемашина, она же взрывом поразила и лейтенанта.
Один — и десять убитых автоматчиков, один — и разбитая бронемашина.
Генерал обернулся к командиру дивизии и процедил сквозь зубы:
— На Ромны!
Узкая полоска наступления, отмеченная пожарами и пепелищами, горящими танками, разбитой техникой. По этой дороге смерти
Он пришел к выводу, что фронт прорван и можно наращивать удар на Киев.
Позади Конотоп, перерезана дорога Киев — Чернигов.
Ромны были обозначены на оперативной карте как захваченный город.
К городу подъезжали ночью. Тогда еще не очень-то остерегались налетов советской авиации. Шли со светом. Но в город можно было въезжать с потушенными фарами: он горел со всех концов.
Опергруппа генерала двигалась как бы по стальному коридору между настороженно выстроившимися танками.
Танковые пушки били по невидимым целям, а быть может, просто для устрашения.
Вдруг откуда-то, словно из-под земли, из какого-нибудь подвала начинал бить пулемет. Пули цвикали по танковой броне и бронемашинам. Танки разворачивали пушки и били по пулемету. Но двигаться к пулеметной точке боялись.
Ни один танкист не решался выйти из машины, а на окраине то вспыхивала, то затихала перестрелка.
— Что происходит? Город взят или не взят? — спросил генерал у командира дивизии.
— Регулярных частей Красной Армии в городе нет! — ответил командир дивизии. — Но мы здесь встретили сопротивление…
— Партизаны?
— У партизан нет артиллерии, и они не сражаются в городах. Вооруженные жители…
— Разгоните эту шайку!
— Придется это сделать утром…
— Где мы разместим командный пункт?
— Здание школы…
К зданию школы связисты потянули провода, радисты установили рацию…
Над городом висел чад, танки не выключали моторы. Однако утром подошла еще одна танковая дивизия, и танки двинулись вперед. 293-я стрелковая дивизия как будто бы исчезла. Наступление сдерживали лишь несколько танков да налеты истребителей на танковые колонны. Генерал рвался вперед. В штабе произносилось слово «прорыв». Но официально никто не решался утвердить это предположение.
Сузилась полоса наступления. Местами танки выстраивались двойным рядом, и по этому бронированому коридору перебрасывалась на автомашинах пехота.
Танков было много, все они сосредоточились на узкой полоске, на фронтальное наступление они не решались.
В ночь на 18 сентября на командном пункте в Ромнах, где уже, казалось бы, воцарилось спокойствие, получили радиограмму, что восточнее города отмечено движение русских войск. К утру в городе послышалась канонада.
Генерал поднялся на пожарную каланчу. Оттуда просматривался город, его окраины и поле за городом. Сначала мы увидели отходящую немецкую пехоту. По городу ударила советская артиллерия.
Танковый строй прошили несколько тридцатьчетверок и отрезали отступающую пехоту, а потом из леса на поле высыпала кавалерия.
Тридцатьчетверки подавили пулеметные точки, и конники врубились в пехоту. Можно было видеть с расстояния в несколько сотен метров, как конница обтекает город.
Генерал спустился с вышки и нырнул в командирский танк. Опергруппа едва успела разместиться по бронемашинам. Поступил приказ отходить в Конотоп.
В это время я впервые увидел наши краснозвездные истребители. В колонне началась паника, немецкие танки расползались по лесу. Эх, если бы летчики знали, что в колонне движется чуть ли не весь штаб танковой группы во главе с командующим! Они были заняты поддержкой атаки конников.
Так впервые встретились на поле боя командир кавалерийского корпуса генерал Белов Павел Алексеевич и командующий танковой группой. Кто знал, что предстоит еще одна их встреча и еще один побег генерала от кавалерийской группы Белова…
18 сентября я порадовался за удар в Ромнах, а наутро пришло сообщение, что Киев оставлен нашими войсками.
В плен был взят командующий одной из наших армий, оборонявших Киев. Его привели к генералу.
— Можем ли мы ожидать общей капитуляции?
Командарм был мрачен, измучен бессонницей, но держался достойно и был скуп в ответах на слова.
— Капитуляция? Почему вы заговорили о капитуляции? — спросил он в ответ.
— Вы потеряли несколько армий! Украина открыта…
— Капитуляции не будет!
— Когда вы заметили мои танки?
— Обнаружили мы их восьмого сентября, но о повороте армий с московского направления мы узнали в первые же дни начала вашего рейда…
— Почему же ваши войска не оставили Киева?
— Таков был приказ!
— Вы командовали армией, вы — человек, сведущий в крупных операциях… Не считаете ли вы, что дальнейшее сопротивление Красной Армии приведет только к бесполезному кровопролитию?
— Мне трудно заниматься прогнозами, находясь в плену! — ответил командарм. — Однако могу я сказать: сопротивление еще только нарастает.
После падения Киева две трети всех войск Восточного фронта объединились для удара на Москву.
Усилилась танковая группа, пришли новые машины, острие удара медленно поворачивалось на северо-восток. Центром сосредоточения войск стал Рославль. Я воспользовался приездом в Ро-славль, чтобы отправить очередное сообщение в Центр через тайник Максима Петровича.
Удар на Орел и Брянск — такие я делал выводы. Но полагаю, что и на этот раз я не сделал открытия. Сосредоточение крупных танковых сил в районе Рославля не могло не быть отмечено нашей разведкой. А получится ли направление на Орел или Брянск — это зависело от многих условий, которые не могли быть предусмотрены не только разведчиком, но даже и командованием тех войск, которые шли в наступление, так же и командованием тех, кто оборонялся. Нельзя было подчинить единой воле миллионы случайностей.