Хранитель времени

Лемеш Юля

– Это, вроде, девка была? Долговязая такая, – голос Панка не предвещал ничего хорошего, – Я уверен – девка. Дожили, бабы с оружием по городу запросто бегают.

– А что Маркел не встает? – как самая тупая дура, спросила я.

Панк помолчал с минуту. Он был как индеец – лицо окаменевшее, никаких эмоций. Только глаза нехорошие. Если бы рядом не было меня, он бы себя иначе повел. Я в этом уверена.

– Они его ударили? Газом прыснули? Панк, ты не молчи. Он что – умер?

– Умер. Так бывает. Так бывает, когда кому-то делать больше не хрен. Задолбали, догхантеры чертовы. Что за страна такая – мы даже сами

себе жить мешаем.

Как выяснилось, выстрел наш народ умеет распознавать. Соседей во дворе собралось много. Наверное, все, кроме нас и Вовы. Галдели. Кричали и ругались. Вызвали милицию. Ругались на то, что милиция не приехала. Потом начали говорить тише и изредка оглядывались на мои окна. Кто-то громко заржал. Я отшатнулась и, пятясь, добралась до стенки. Лопатки прикоснулись к обоям и тут же захотелось сесть. А еще лучше – лечь на пол. Что я и сделала.

– Ты вроде спать хотела? Но не до такой же степени. Пошли, я тебя до кровати доведу.

Он лег рядом. И говорил какие-то успокаивающие, добрые слова добрым голосом. Так со мной мама разговаривала, когда я в детстве упала и здорово раскроила ногу об разбитую бутылку. Тут ведь дело не в смысле слов, а в интонации. И близости родного человека. Вмиг становишься как собака, для которой ласковый голос важнее всего. Маркел тоже понимал такое. И я понимаю. Дремота накатилась волной, но уснуть не получалось.

Панк сочувственно вздохнул, ушел и вернулся, сообщив, что прислонил к двери черного хода швабру, на которую нацепил ковшик. Входную дверь запер изнутри на засов.

– Останусь у тебя. Будем лежать рядышком. Я телек посмотрю. Ты не против?

Мне хотелось, чтоб он смотрел телек сколько угодно, лишь бы была возможность чувствовать его тепло.

И вдруг я поняла, что он смотрит на меня не с жалостью, а как-то иначе. Мне было знакомо это выражение, на меня так однажды смотрели. И я знала, что это означает.

– У тебя сейчас глаза, как у очевидца НЛО, – неловко пошутил Панк.

Конечно, я немедленно покраснела, даже уши горячими стали. Забралась под простыню, лежала, слушала приглушенный гомон двора, бормотанье телевизора, думала о Панке. Если бы не пиво, он мне бы гораздо больше чем нравился. Он хороший. В нем кроме пива ничего плохого нет.

Мне нужно спать, а я размечталась. А за стенами дома про меня судачили соседи. Теперь косыми взглядами не отделаешься. Того и гляди – откроют сезон охоты. Хотя – вряд ли. У нас народ, что старше сорока, такой инертный. Своя рубашка ближе к пузу и все прочие признаки эгоизма. Гадости говорить будут. Пакостить по мелочам. Но не более того. И обязательно найдется одна добрая душа, которая проигнорирует травлю. А другая душа, недобрая, будет при встречах меня сладко жалеть и сочувствовать, выведывая крупицы информации, которой можно поделиться с соседями. Изображая осведомленного знатока.

Панк смотрел телек. Новости. И машинально гладил меня по руке.

Интересно, а как можно показать ему, что он мне нравится? Ведь он взрослый совсем. Со взрослыми сложно. По прежнему опыту могу сказать, что они совершенно не умеют ухаживать. Или переигрывают, заваливая комплиментами. Или смотрят на тебя как на товар. Хотя, чаще всего они потеют и дышат смешно, как после стометровки. Панк не такой. И если я ему нравлюсь, он так и скажет.

Я подумала, что не знаю, как поступить,

если Панк прямо сейчас перейдет к более решительным действиям. Это было бы бестактно и нечутко, учитывая ситуацию. Только что при нас убили Маркела. А еще я думала – ну как правильно случается этот самый первый раз? Наверное, взрослые заранее намекают на предстоящее событие. И как только понимают, что сговорились, по очереди бегут мыться. А пока один моется, второй сидит и думает «на кой черт мне все это надо!» и смывается по-тихому. Нет. Тот, который второй, шустро обыскивает вещи первого, пытаясь понять с кем связался. Или ищет чем открыть упаковку презиков. Блин, сколько суеты ради низменного удовольствия. Мама права, сначала лучше выйти замуж и тогда все трудности интимной жизни упростятся. Но с другой стороны, как быть, если одному хочется посидеть за компом, а второму – секса? Или – один устал как собака, а второй снова за тем же подбирается? И еще – а как быть, если один в туалете, а у второго болит живот? Вот черт, как тяжела жизнь!

Оставив мою руку, Панк перебрался до ноги и вовсе не для нежностей.

– Прекрати, щекотно же! – взвизгнула я, выдергивая пятку из его руки.

Вспомнив, как он на меня смотрел, правда всего несколько секунд, я передумала. Ничего он мне не скажет. Он так смутился, что теперь может специально делать вид, что я ему до лампочки. Ну и дурак он после этого!

Я так разозлилась, что начала придираться.

– Слушай, а почему ты не работаешь?

Панк моментально сменил веселое настроение на подозрительное.

– А что? Многие не работают, а некоторые якобы работают, в офисах, например, и тоже не парятся.

– Ты делать что ли ничего не умеешь? У тебя что, даже образования нет? – в этот момент я его презирала и даже слегка ненавидела. Вспомнив, что пока я долбалась с экзаменами и зачетами, он прохлаждался у Вовы, – Даже Вова работает!

– А кричать-то зачем? – уже испуганно и злобно огрызнулся Панк.

– Хочу и кричу, – мне самой стало непонятно, чего я так завелась.

– У меня есть образование, если тебе это так интересно, – он поскрипывал зубами от обиды и бешенства.

– И какое – четыре класса церковно-приходской школы? – это я от Вовы такое услышала.

– Конечно, – судя по всему, Панк не хотел со мной разговаривать.

– Нет, ты скажи – какое? – уперто настаивала я, понимая, что от таких вопросов разосраться навсегда проще простого.

И даже успела испугаться – а вдруг он не ответит, встанет и уйдет насовсем.

– Экономист я. И переводчиком могу работать, – каких же усилий ему потребовалось, чтобы говорить спокойно?

Не ушел. Не послал меня куда подальше. Облегчение тут же сменилось злостью. И даже стыдно стало – ну какого черта я на него напала? Почему я остановиться не могу?

– А почему не работаешь? – продолжение допроса на тех же повышенных тонах, голосом училки-истерички, которую понесло, а затормозить не умеет.

Панк посмотрел на меня долго и вдумчиво, сделал какой-то вывод и решил ответить.

– Не хочу. Работать ради денег смысла нет. Я и так проживу.

– А не ради денег?

– Это как?

Действительно – как? Ради удовольствия экономистом не работают. Да и переводчиком тоже.

– А что ты еще умеешь делать? – без особой надежды на интересный ответ, переспросила я.