Хранитель времени
Шрифт:
– По мне, это не повод для веселья. Это – оскорбление. Это – клевета. Это – подлость и марание честного имени. И за такие дела надо наказывать как следует, – туманно пояснил Панк.
До меня медленно начало доходить, что листовки разделили жизнь как барьер. И потом я стану вспоминать «а, это было до листовок». Но лучше бы вспоминалось «а, это было до встречи с Панком».
Чуть что стряслось – мир делится на «я» и «они». На «до» и «после». Одиночество, как не крути. Потому что мне и посочувствовать толком никто не сможет, вряд ли еще с кем-то случалась именно такая пакость. Ну да, можно срочно найти умирающего без рук и ног, который нашел утешение и весь такой мужественный
Тут я немного повеселела. Потому что школу вспомнила. Там мне офигенно тяжелый крест достался и я умудрилась его дотащить до аттестата. Но там я хоть знала, за что страдаю. А тут совершенная глобальная несправедливость получается.
Лучше бы на велике покататься. Проветриться хоть немного. Но для этого нужно несколько раз пересечь двор. Этого я не вынесу.
– Я покататься хочу. Но…
– Никаких «но». Если будешь прятаться – только хуже будет. А я пока за квартирой твоей понаблюдаю. Это даже хорошо, что ты уедешь и все будут об этом знать. Злодей ведь не удержится и припрется пакостить. А я тут как тут, – обрадовано решил Панк.
Он мне не очень нравился, когда пива выпьет. У него рот некрасивый делался, мокрый такой и красный. Но пока до состояния «меня развезло» он не дошел. И вообще, в последнее время ни Панк, ни Вова пивом не укушивались, став почти трезвенниками.
Панк проводил меня в путь и еще раз пообещал караулить злодея.
– Будь внимательнее – под машину не попади, – попросил он на прощанье.
Велик вел себя капризно. Пинался педалями и выдергивал руль и рук.
Прогулка не принесла должного удовольствия. Воздух пах выхлопными газами и горячим асфальтом. Мне вдруг стало неприятно окружение домов, машин и людей. Хотелось простора и леса на горизонте. Я тупо крутила педали, напоминая самой себе крысу в лабиринте. По Невскому гнала как псих, стараясь успеть на зеленый светофор. На перекрестке с Садовой попала на желтый, машины ревели двигателями, готовясь сорваться с места, как вдруг по асфальту скользнула тень. Маленькая шустрая цветная машинка промчалась как ракета, едва не шаркнув по колесам моего велика. По-честному, у меня шок случился. Особенно, когда машины поехали.
– Радиоуправляемая, – голосом великого спеца, сообщил какой-то парень.
Я очень хотела ее догнать, чтоб рассмотреть, но она исчезла. Из-за огорчения, я чуть под беху на улетела, второй раз едва не врезалась в стайку японских мальчиков, которые фоткали Дом Книги. У них реакция была что надо – никто не грохнулся. Один из японцев был такой же рыжий как я. Поэтому мы поулыбались друг другу, он меня сфотографировал, сфотографировался вместе со мной и на этом мы расстались, не устраивая международного конфликта. Потом я подумала, что это были китайцы. Но все-равно было приятно вспоминать, как мне улыбались такие симпатичные ребята. Если бы они листовки видели, фиг бы радовались.
Можно было бы добраться до башни Пелля, но настроение было не то. Говорят, там теперь с такими как я неприветливо обращаются и цифры все стерли. Решила позвонить Панку.
– Я домой уже еду. Ничего плохого не случилось? – спросила я у него, застряв в толчее на подходе у Садовой площади.
– Все тихо. Враги не пришли. Прикинь, Вова борщ сварил. Я тебя встречу.
Я ждала, когда появится
Люди меня ругали по-всякому. Только каменные девушки на здании смотрели приветливо и доброжелательно. Мне они с детства нравились. Хотя я про них совсем ничего не знала. Как-то прочитала в нете, что дом был перестроен в тысяча девятьсот третьем, архитектор – Люцедарский. Классная фамилия, я бы от такой не отказалась.
Гипсовые горельефы бюстов девушек в стиле модерн, причем неизвестному автору позировали несколько разных моделей. Мой дед называл этот дом – Сытинским, а бабушка – Жорж Борман. Мои друзья – дом с девушками. И все мы были уверены, что в них что-то мистическое есть. Хотя они слишком красивые, но при разном освещении, то беззаботные, то грустные, то вообще неземные. Иногда мне кажется, что им помутили разум и заковали в облицовку дома. Они не знают, что с ними происходит и продолжают думать, что живы, возможно, им снится сон. Но о существовании друг друга они точно не в курсе.
А когда глупые дети пририсовывают им глаза, то лица девушек становятся страшными и мертвыми.
– Где тебя носит! Борщ стынет! – проорал Панк и отключил телефон.
Мне вдруг очень захотелось этого самого борща. Со сметаной. И чтоб с черным хлебом, на котором масло сливочное. Ну да, так получилось, что к Вове я приходила пожрать. Раз дома не получалось – приходилось угощаться у старого холостяка. Под неизменное чтение допотопной литературы.
– Давай, помогу, – Панк докатил велик до моей квартиры. В двери которой торчала сложенная бумажка.
Конечно, я решила, что это очередная листовка.
– Не может этого быть! Я глаз со двора не спускал. Никого чужого не было!
– Это записка от папы, – успокоившись, сообщила я и прочитала, – Был у тебя, звонил, почему не берешь трубку? Волнуюсь. Папа.
– Ты что на звонки не отвечаешь, зараза?
– Он не про мобильник пишет. Про обычный городской телефон. У него нет номера моей мобилки.
– Ну, так перезвони ему. Стоп. Погоди. Что-то тут не так, – Панк затащил велик в комнату, сел на мою не застеленную кровать и задумался.
Потом он начал медленно бродить по квартире, рассматривая ее как придирчивый покупатель. Я ходила следом, пытаясь понять, что он выискивает. И радовалась, что у меня ничего нескромного не валяется на виду.
От Панка пахло не пивом, а чем-то приятным и явно парфюмерным. Но не женским. Легкий намек на бритье или дезик. Я в мужских запахах профан. Дэн быстро бы определил и фирму и цену.
– А это что? – внезапно затормозив, спросил Панк.
– Дверь. В ванную. У нас ведь когда-то ее не было. Дед сам отгородил кусок коридора и теперь она есть. А до этого они в баню ходили. Но теперь ее нет.
Панк прошел еще два шага, попал в темный закуток и уставился на мои куртки, которые отдыхали на вешалке до осени и зимы. Поразмыслив немного, он принялся ворошить их руками. Обнимал и тискал. Потом началось совсем непонятное. Он срывал куртки и кидал их мне. Но удержать столько одежды у меня не получалось и она повалилась на пол.
– Это что? Я и сам понимаю – еще одна дверь. Но куда она ведет?
– Никуда. Она заколочена. Понимаешь, когда-то этот коридор вел на черную лестницу. А потом, когда ванную комнату сделали, его закрыли насовсем. От этого угла никакого проку. Это я придумала тут одежду вешать, – гордо заявила я.