Хранитель времени
Шрифт:
Панк вернулся. В руках бумажный ком из листовок, который полетел в мусорное ведро. Мне тут же захотелось их сжечь. В ванной.
– Не получится. Только изгадим все нафиг, – серьезно возразил Панк и спросил, – Ты не завтракала? Пошли, я тебя угощать буду. А макулатуру потом спалим. Я знаю тут одно очень подходящее место. Пошли уже…
– Нет! – получился почти визг.
– Тихо, тихо девочка. Все хорошо. Ничего страшного не случилось. У тебя панамка есть? Ну, шляпа от солнца? И очки черные? Щас тебя нарядим. До неузнаваемости. Сама опупеешь, когда в зеркало поглядишься. Я –
– Пила.
– Что? – Панк сбился с мысли.
– Тебе понадобится пила.
– Зачем? Как я тебе переодену при помощи пилы?
– Чтоб сделать из черта ангела – надо отпилить ему рога, копыта и хвост. И гвозди нужны. Ты ими крылья прибивать будешь, – пояснила я.
– Бредятина полная. Тьфу, ты меня с этими коровьими делами совсем запутала. В общем, сейчас я тебя преображу – и, топ-топ – пойдем в кафе. Сядем у окошка. Нет, лучше в уголке сядем. И ты выберешь себе все самое вкусное, да?
Помотав головой, я приложила руки к лицу и заплакала. Вытирая слезы зажатым в руке листком бумаги.
– Ладно. Карнавал отменяется. Я схожу в магазин, принесу тебе покушать. Ты отдай мне эту гадость.
Он порвал листок на мелкие клочки. И повторив про покушать, велел запереться и ждать его возвращения.
– Три звонка. Чтоб ты сразу поняла, кто пришел. Вот так. Два длинных, один короткий. Ага?
Я думала. Так старательно, что даже плакать расхотелось. Мне казалось, что хуже, чем сейчас, быть не может. Потом решила, что у меня уже были ситуации, в которых я думала точно так же. Даже писала в тетрадках тайный шифр «ЯБНМ» – «Я больше не могу». Достала из мусорного ведра смятый листок, расправила его как ценную улику.
Опершись локтями об раковину на кухне, курила и погружалась в приступ мазохизма.
Странно, что автор не додумался напечатать мой телефон. Или адрес. Или имя. Почему он этого не сделал? Зачем он вообще все это сделал? Ни у кого нет причин ненавидеть меня настолько сильно. Это же месть. Понять бы за что? Словно я действительно заразила его и он теперь хочет предупредить всех. Об опасности. То есть обо мне.
Порвав листовку на клочки, я все-таки сожгла ее прямо в раковине. Панк был прав – теперь придется отмывать копоть.
Меня все угнетало. Я чувствовала себя как крыса в капкане. Хотелось вырваться на свободу. Просто подышать другим воздухом.
Отчаявшись, я пренебрегла советом Панка, вышла из квартиры и, озираясь как вор, полезла на крышу. Не бросаться с нее, нет. Нет на свете таких причин, чтобы погубить свою бессмертную душу и поломать тело. Мне дорого и то и другое, а особенно ум, которым я думаю. А думается мне лучше всего над городом. Мне крыша много умных мыслей подарила. За что была одарена рисунком. Я на кирпичной трубе самолично нарисовала лицо. Задумывалось оно как лицо ангела, а получилось что-то хищное с пронзительным взглядом. Это от неопытности. Вблизи оно доброе, а если с земли глядеть – паскудноватое. Зато взгляд осмысленный. Сейчас многие на трубах рисуют. И не на трубах тоже. И даже есть гуманные способы самовыражения. Рисуешь себе дома
Труба была на месте. Потрогав ангела по щеке, я обозрела крышу. А там Черная графиня уже сидела. Юбку свою гипюровую задрала, ноги совсем старенькие, как у игуаны, морщины солнцу подставила – явно загорает, пятна пигментные выращивает. Как жаль, что я фотик с собой не прихватила – фотка бы суперная получилась. Пожилая дама на фоне ослепительно синего неба.
Если честно, я высоты немного опасаюсь. Поэтому передвигаюсь по ней осторожно. У меня, наверное, проблемы с эквибриоцепцией. Это так чувство равновесия называется. Я долго название запоминала. А еще дольше пыталась понять, как эта фигня связана с жидкостью в полостях моего внутреннего уха. Мне всегда казалось, что никакой жидкости в ушах у меня нет.
Чтоб на крышу выбраться, нужно на четвереньки встать и первый шаг едва не поджарил мне руки. Каждое движение извлекало из кровельной жести раскаты грома.
Еще утро, а крыша уже как сковородка раскаленная. И как Графиня себе задницу не поджарила? Ах, вот оно что! Она коврик с собой приволокла рукотворный. Синий с желтым. Из старых тряпок вывязанный. Боты свои шнурками связала и на коньке крыши расположила по обоим скатам. Что б они вниз не скатились кому-нибудь по башке. Пикник под открытым небом. Вон и бутылка с водой. Только еды нет.
– Вы что такое делаете? – понимая глупость вопроса, поинтересовалась я.
Графиня не слышала. Сидела как мертвая. Как статуя на носу корабля. Как горгулья на водостоке. Пока я до нее не дотронулась – она меня не замечала. Пришлось повторить вопрос, а она только ресницами хлопает, понять ничего не может. А потом как заорет:
– А? Не слышу!
Он неожиданности я едва с крыши не свистнулась. Потом уселась рядом. Мои загорелые ноги рядом с ногами Графини выглядели как кукольные.
– А? – новый вопль чуть не порвал мне барабанные перепонки.
Закладывая крутой вираж, удрали голуби со всех окрестных чердаков. Собрались в стаю и веером ушли к более безопасному насесту.
С горем пополам удалось выяснить, что Графиня уже лет сто слуховым аппаратом пользуется, прикрывая его разнообразными способами, а сегодня она его забыла дома.
– У меня отит! В детстве! Был! Мне вот тут! Дырку доктор продолбил! Чтоб гной вытек! Надеюсь! На вашу! Деликатность!
Вместо обещанной дырки за ухом был круглый шрам. Как от пулевого ранения. Графиня его снова синеватыми волосами прикрыла.
Мне тоже пришлось в ответ орать. Но мне-то понятно зачем. А вот почему она орала – неясно. Так и вопили мы как две чайки.
– Я! Деточка! Подумала и решила! Сама! Выбрать! Место смерти! Место смерти изменить нельзя! Я тут! Хочу умереть! Но еще! Хочу выглядеть! Эстетично!
Тут она умолкла, выравнивая дыхание.
– Вот и совмещаю! Полезное с полезным! Загораю! И жду смерти. Ты видела лица покойников? Они белые! Их раскрашивают! Как пасхальные яйца! А я загорелая буду. Красивая.