Хранитель времени

Лемеш Юля

Повторяя просить, я так и уснула. Снясь самой себе. Скрюченное загорелое тело под старой кожаной курткой. Горе на не разложенном диване. Зареванная дура, потерявшая больше, чем имела.

Часть 2. После

Глава 18. Роль безутешной вдовы

– Вставай.

Пробуждение стало пыткой. Во сне не помнилось ничего – кромешная пустая темнота.

Вова мокрый, только что из душа. Смотрел на меня как на раздавленную мокрицу.

– Мыться,

волосы уложить, морду накрасить. Хотя – нет, лучше без косметики.

– Зачем? – голос у меня был странный, это из-за распухшего носа, да и в горле словно наждаком прошлись.

– Затем. Мы к предкам Панка приглашены. Точнее – я, но и ты сгодишься. Для убедительности. У тебя вид почти интеллигентный.

Совершенно не понимая к чему Вове мой якобы интеллигентный вид, я закуталась поплотнее в куртку Панка и оцепенела. Надеясь, что он без слов поймет, как я не хочу никуда идти.

– Не упирайся – бесполезно. Вторые сутки валяешься. Вон – диван мне попортила, сырой совсем.

Он наклонился, сцапал меня как ребенка и бесцеремонно поволок к ванной. Где уже было приготовлено чистое полотенце. Рядом лежало нижнее белье. Вот гад – успел в моих шмотка порыться.

– Полчаса, не дольше. Я жду.

Пришлось подчиниться. Вода была едва теплая, но от этого стало полегче. Лицо я несколько раз сполоснула холодной – чтоб избавиться от последствий слез. И все время думала – «он умер, умер, его убили, я его больше никогда не увижу».

– Время истекло. Топ-топ, цигель-цигель, фиг-лю-лю, у тебя нет черных шмоток. Ладно, говно вопрос, но придется по пути в магазин заскочить. А то в тебе диссонанс сплошной.

Наверное, он имел в виду несоответствие между моим лицом и яркой летней одеждой.

Вместо завтрака был бутерброд с ветчиной и чашка крепкого сладкого чая.

– Ну что за морока – кусай еще, иначе я в тебя его запихну.

Пришлось доесть бутерброд. Он застрял где-то по пути в желудок и там остался как камень.

– Готова? В туалет сходила? Все. Погнали.

Вова вел меня за руку, чтоб не отставала. У него один шаг, как два моих, это если не учитывать, что у меня ноги заплетались. Я брела, глядя в землю и жалея о невозможности везде ходить в куртке Панка. Которую прошлось оставить на диване. И еще мне очень хотелось очутиться в том месте, на канале, где все случилось. Я бы там села и сидела долго долго. Я смогу хоть вечность там просидеть. Вот если бы Вова меня потерял… Но он, словно догадываясь о моих намерениях, не выпускал руку. Поэтому мы зашли в освежающую прохладу огромного магазина как примерные отец и дочь. Строгий папа и капризный великовозрастный ребенок.

На меня начали поглядывать еще при входе, охрана, покупатели, продавцы, сначала смотрели на Вову, он здоровенный и заметный как дикий бизон, потом – на меня. Заметив мои заплаканные глаза и распухший нос, снова смотрели на монолитного Вову. Которому было плевать на чужое мнение.

Из каких соображений Вова решил подняться на самый верхний этаж,

я не знаю. Наверное, желал осмотреть все торговые залы зараз. Подошел к ограждению, наклонился так, что волосы свесились вольной гривой, хмыкнул недовольно. На верхотуре нужного ничего не оказалось, зато я чуть не грохнулась в обморок. Это из-за подлецов-дизайнеров. Они спланировали пространство так, что оно выглядело преломленным и слишком многоплановым. Идешь вперед, а оказываешься слева и немного сзади, двигаешься вправо – а там застекленный провал, хочешь выбраться – утыкаешься в прозрачную перегородку. Голова начала кружиться еще в лифте, а перестала только когда Вова зарулил нас в первый попавшийся отдел женской одежды. Там я почувствовала настоящий пол под ногами и немного ожила.

Сначала нас не атаковали. Тогда Вова взревел «хватит ныкаться по углам, я вас вижу». Из-за вешалок, нервно улыбаясь, вышли две девушки, придвинулись на безопасное расстояние и замерли.

– Что-то черное. Легкое. Для похорон, – уточнил он, заметив, что девушка оглядывается в направлении вечерних платьев.

– Одну минуточку. Сейчас все подберем.

Если я им и не понравилась, то они виду не подали. И все поглядывали на Вову. Который возвышался над манекенами, по сравнению с которыми у него было почти животное лицо.

В примерочной я вдруг увидела, что на мне вполне себе симпатичные трусики и решила не волноваться. Глупо – но приличные трусы в данный момент оказались как успокоительное.

Не знаю, какие мысли водились у продавцов в отношении церемонии похорон, но меня облачили в кошмарное сооружение, сплошь какие-то кружева и рукодельные розаны. Сооружение шуршало при каждом движении, словно сделанное из рисовой бумаги.

– Вы что, сдурели? Она же не могильный катафалк! Проще и строже. Чтоб скорбящие родственники не смогли скрыть свое сочувствие ее горю.

Ошеломленная ролью безутешной вдовы, я едва не засветила Вове розанами по морде. Но не дотянулась.

– Истерика. Это нормально, – деловито прокомментировал Вова.

Девушки засуетились вокруг меня как пчелы перед ульем, выражая свое сопереживание в ворохе не совсем подходящей случаю одежды. Одна из них оказалась более эмоциональной, чем я, и едва не плакала, затискивая мой зад в узкую и явно сексуальную юбку.

– Это не скорбь, это немецкое порно. Строже нужно. Чтоб не вызывать в родственниках посторонних мыслей.

От постоянных переодеваний, я вся влажная стала и вынимали меня из юбки втроем. Причем Вова подслушивал у примерочной и ругался.

– Зад отожрала, дитя мое неразумное. На диету посажу. Репей будешь кушать.

– А что, помогает? – не удержалась от вопроса девушка.

– Черт, не репей, а еще какую-то хрень зеленую. Я забыл, но потом вспомню. Портулак что ли? Нет, латук. Или пырей. Может, щавель? Нет, не щавель точно. Вот канифоль какая – забыл напрочь. Выходи, пора уже.

Теперь я выглядела как училка географии с тридцатилетним стажем.