Хранитель времени
Шрифт:
Он так это сказал, будто вся эта многоэтажная громада принадлежала ему одному. Вова кивнул, и они побрели, тихо разговаривая за моей спиной. Меня все больше удивляла эта странная ситуация. Два совершенно разных человека. Из разных сословий и социальных слоев. И явно уважающие друг друга.
Я немного трусила, ожидая встречи с мамой Панка. Если мне плохо, то ей в сто раз хуже.
– Нужно будет попросить ее показать фотки, где Панк маленький совсем. Это хоть как-то поможет скоротать время, – решила я и на этом успокоилась.
Дверь открыл некто, слишком быстро исчезнувший из
– А, может, удрать, пока Вова занят? Дорогу до метро я помню.
Меня так и тянуло на канал. Но у меня не было денег даже на жетон, а чтобы выпрашивать нужно что-то говорить убедительное. А говорить совсем не хотелось. Оказывается, столько сил нужно для этого. Но можно добраться и пешком. Ничего сложного – иди себе и спрашивай у людей. Люди никогда не откажутся объяснить дорогу.
Скажу честно – мне стало стыдно. Где-то рядом убивалась от горя мама Панка, вот она спросит про меня у папы, а меня нет. Это было нечестно. Трусость. Если я смогу ее поддержать, выказать свое сочувствие – это будет правильно.
Не видя никого рядом, я медленно пошла в поисках Вовы. Тут все было светло и просторно. И совершенно бесцветно. Белое, кремовое, чуть-чуть коричневого и золотого. Я бы не рискнула по обстановке составить психологический портрет жильцов. Не квартира – а демонстрационный зал современной обители тех, кто не считает ремонт ноута серьезной финансовой проблемой.
Тишину разбавил резкий как стеклянный осколок, голос.
– Это был совершенно невозможный ребенок, – полусумасшедшая сухая женщина, с коричневыми кругами под глазами, возникла из боковой двери, сцапала меня за руку и увлекла в комнату. Вероятно, это была гостиная.
Лицом женщина была похожа на мои скомканные сопливые салфетки. Наверное, мама Панка. Хотя, судя по ее виду, она могла быть ему кем угодно, даже старшей, но очень больной сестрой. И она с первой минуты начала меня трогать. Это было неприятно, хотелось ударить ее по рукам, или отгородиться, подставляя под ее руки сумочку. Но так ведь невежливо.
– Умный мальчик, гордость школы, радость родителям. Такие надежды подавал. А потом, – она подняла на меня огромные как у совы глаза, – А потом он обозвал нас буржуями, страдающими вещизмом и со слепой душой. И ушел. Как душа может быть слепой? И вообще – есть ли душа? Какая она? Вы ее видели? А вдруг она одна на всех? Вы понимаете, о чем я говорю?
Как ни странно, я понимала. Ощупывая мой локоть, мама Панка поняла, что делает мне больно и продолжила говорить жарко и почти страстно. Светлые стены. На светлом все кажется темным. Женщина была не просто темной, она была как грязный призрак самой себя. Наверное, я ей казалась такой же.
– Он влачил существование, как клошар. Особенно после получения диплома. Хотите я вам его покажу.
Я рассчитывала на фотки, но она действительно показала мне диплом.
– Вы его
Ответить «да» было невозможно, но на этот счет Вова не давал никаких указаний.
– Я не торчу. Я в универе учусь.
Как трудно говорить. Моя бабушка все время повторяла, что за все хорошее приходится платить. Но какая дорогая плата за недолгое счастье.
– У него были невозможно аристократические уши. Я специально приглядывалась – таких ушей больше ни у кого нет. А где же вы познакомились? – ей явно было плевать и на меня и на все универы оптом и в розницу.
– Во дворе, – честно сказала я, мечтая о Вове как о спасителе.
– Бог мой, я так и знала. Дворовая девка.
Осмотрев меня, а точнее – одежду купленную Вовой, она склонила голову набок с таким проворством, что я испугалась, услышав звонкий хруст.
– Да будет врать-то. Во дворе! Скажешь тоже. Я даже знаю, где ты эти шмотки покупала.
– Я не вру. Мы о судьбах родины тогда поспорили немного, – если хочешь не обманывать, говори только правду.
Мне невыносимо хотелось увидеть фотки Панка, быть может, даже спереть парочку, но она не давала мне такой возможности. Как только я открывала рот – меня ждал новый сюрприз. Она несла такую околесицу, что я совершенно уверилась в ее полном безумии. Рассказ о Полинке, которая никак не может вызубрить рецепт тройной ухи и блинов с припеком прерывался на самом увлекательном месте, после чего шли сетования на чехарду с какими-то процентными ставками. Потом мне дали понюхать запястье руки, орошенное духами.
– Совершенное дерьмо, – решительно сообщила мама Панка.
Я была с ней не согласна. Пахло иначе, даже хуже.
– У нас есть собака, но я никак не могу ее найти, – мама Панка встала и ушла, оставив меня на белом кожаном диване.
Напротив не было ничего – только огромный экран телевизора, смахивающий на школьную доску. Я обернулась. Дикость какая-то – акриловая картина на светлой стене, по виду – французская, морской порт и белые яхты с разноцветными флажками. Кроме картины – больше ничего. Огромная пустая комната. В которой кто-то садился на диван для просмотра мега-говноящика. Понятно, почему Панку тут не нравилось. Но есть надежда, что где-то существует заблудившаяся собака. Хоть какое-то утешение.
– Сок, минералка, водочка. Что вы будете пить? – парень, чуть старше меня, белая рубашка с коротким рукавом и черным галстуком, белые брюки, и в пошлых розовых шлепанцах.
– Кофе. Без сахара и молока. Но некрепкий.
– С антиоксидантами? – состроив совершенно умное лицо, спросил парень.
– Ты дурак что ли? Как ты их собрался из кофе выуживать?
– А вот обзываться не надо. Мадам пьет кофе только без антиоксидантов, – паршиво улыбаясь, сообщил этот дебил и ушел.
Если бы Дэн не рассказывал мне про кофе, я бы повелась на этот бред. Причем – бред, сказанный с самым подлым видом всезнающего специалиста по кофе. Блин, был бы тут Дэн, он бы со смеху помер, ей богу. Хотя, кто его знает, быть может, они бы поспорили, а потом подружились.