Хранитель забытых тайн
Шрифт:
Тем не менее, когда этот клоун открывает рот и начинает декламировать, все собравшиеся послушно ему внимают.
— Кто может в век порочный сей отречься от сатиры? Все, что кипит в душе, поведаю я миру. О том, кто сводничал, кто встал на скользкий путь измены, я расскажу сейчас вам с этой сцены. О, если ты хоть в чем велик, тебя в тюрьму тотчас засадят. В министры жулика возьмут и по головке гладят. А сучку грязную, достойную лишь хлева, посадят рядом с бедною английской королевой.
Когда он заканчивает, никто не смеется, все смотрят
— Рочестер, — пищит он, — за что вы так браните наш век? Наш добрый, развратный и пьяный век, в котором всякий хотел бы жить.
Король весело гогочет, за ним смеются все остальные. Рочестер временно помилован, но на этот вечер комедия кончена. Большинство зрителей валяются в разных позах и градусе подпития. Те, кто недобрал и не заснул, опять принимаются за вино и сладости или, разбившись на парочки, тайком расползаются по темным комнаткам дворца, а кое-кто предпочитает и свежий воздух в укромных уголках Сент-Джеймского парка.
Сэр Генри Рейнольдс покидает театр и бросается следом за одной из приближенных к королеве дам; он идет за ней по галерее, ведущей в дворцовый сад и в парк. Странно, что выбор его падает на нее, ведь все знают, что у того дурной вкус и слабость к простолюдинкам, которую он оправдывает теорией о том, что с простолюдинками иметь дело гораздо дешевле и безопасней, чем со знатными дамами.
Но эта маленькая слабость вполне простительна.
Юная дама охотно ведет его за собой; тихонько смеясь, она шагает через сад несколько впереди него, он же пыхтит и отдувается сзади; наконец они входят в парк. Здесь совершенно пустынно, и он сразу теряет ее из виду. Но может, она с самого начала задумала избавиться от него таким способом?
— Каролина, дорогая, — скулит он. — Голубка моя, ну не будьте так застенчивы, я сгораю от любви.
Он делает несколько шагов в темноту, но внезапно застывает на месте как вкопанный.
— Что вы здесь делаете? — слышится его голос — Вас мне не нужно!
— Если бы в мире была справедливость, — говорю я, — обрубки вашего трупа давно бы уже висели на пиках Лондонского моста.
Когда я в первый раз всаживаю нож ему в грудь, лицо его с вытаращенными глазами выглядит почти комичным, будто он сейчас щелкнет пальцами и потребует принести бокал вина или трубку. Но после второго удара, которым я выпускаю из него кишки, он издает глубокий, как бы нерешительный стон, так что на всякий случай приходится перерезать ему глотку, чтобы ненароком не обеспокоить леди Каролину и других находящихся в парке придворных.
Ведь после того как я уложил его на землю, мне предстоит еще немало работы.
ГЛАВА 24
Четвертая неделя осеннего триместра
Клер отомкнула дверцу, ведущую к отсеку под литерой «R», и Ходди прошел за
— Вторая книга на верхней полке, — сказала она, когда он пододвинул к стеллажу скамеечку.
Ходди был выше Клер на целых шесть дюймов, поэтому, встав на скамеечку, он легко достал фолиант и передал его девушке.
— Это не то, — сказала Клер, открыв книгу, — «Руководство лечащего врача», — прочитала она название книги.
— Что значит «не то»?
— Это не дневник.
Клер поднялась на скамеечку рядом с ним и внимательно осмотрела верхнюю полку.
— Похоже, его здесь нет.
Вдвоем они методично обследовали все остальные полки секции, пробегая пальцами по корешкам книг и подставляя при необходимости скамеечки. На это ушло минут двадцать, но дневника они так и не нашли.
— Что ж, пора вводить в бой тяжелую артиллерию, — сказал наконец Ходди.
Мистер Пилфорд на этот раз оказался за своим столом.
— Мы с доктором Донован ищем одну книгу, предположительно дневник, который был написан в конце семнадцатого века, — сообщил ему Ходди, — Вы что-нибудь о нем знаете?
— Мне нужна более полная информация. Вам известно, в какое собрание входила эта книга?
— Собрание Баркли, — сообщила Клер — Я знаю и год написания: тысяча шестьсот семьдесят второй. Дневник был зашифрован… в общем, он написан с помощью тахиграфии, или скорописи, примерно такую использовал Сэмюэл Пипс. Нам также известно, что последний человек, который держал эту книгу в руках, вероятно, доктор Гудмен.
— Доктор Гудмен? — ехидно и вместе с тем высокомерно, но и не без некоторого ужаса повторил библиотекарь, словно обнаружил на своей обуви дерьмо.
Его радушная улыбка мгновенно сменилась ледяной холодностью.
— У доктора Гудмена была отвратительная привычка брать из библиотеки книги, не сообщая мне об этом, — раздраженно сказал мистер Пилфорд, — И вот он умирает, а книги остаются неизвестно где. Это ни в какие ворота не лезет. Сколько лет я работаю библиотекарем, но такого негодяя, как этот ваш доктор Гудмен, я еще не встречал. На стеллажах после него хаос, книги держит месяцами, а если и возвращает, то кладет обязательно не на свое место. Будто библиотека — его личная собственность. Сколько раз я требовал, чтобы его исключили из числа абонентов наших фондов, но он, пользуясь своим служебным положением, всегда находил какие-то лазейки.
Мистер Пилфорд проговорил свой монолог с такой страстью, что зрачки его сузились и превратились в две ярко сверкающие точки.
— Так что поделом ему, — злобно закончил он.
— Надеюсь, вы не хотите сказать, что доктор Гудмен заслужил смерти только за то, что нарушал библиотечные правила? — заметил изумленный Ходди.
Мистер Пилфорд скривил рот, и тронутые серебром кустистые брови его взлетели высоко вверх.
— Здесь библиотека. Ее фонды принадлежат каждому. Это наше общее священное достояние.
— Понимаю, — смягчившись, отозвался Ходди.
Похоже, мистер Пилфорд считал, что за преступление, о котором шла речь, смерть — еще не самое страшное наказание.
— Я очень хотел бы знать вот что, — продолжал библиотекарь, — Когда я смогу получить обратно наши книги?
— Очень скоро, — заверил его Ходди, — Не беспокойтесь, я сам прослежу за этим.
— И что нам делать теперь? — спросила Клер, когда они спешно ретировались.
— Следуйте за мной, — ответил Ходди, — и старайтесь сделать вид, будто вы невинны, как младенец.