Хрен знат
Шрифт:
– А есть?
– Сейчас поищу.
Дедов графин, как обычно, стоял в буфете, на нижней полке. Для меня он был наполовину полон, для дяди Пети - наполовину пуст. Он залпом выхлебал содержимое, вытер губы и произнес:
– Хорошо! Добрый мужик из тебя, Сашка, получится. Так не забудешь нарисовать?
– Обязательно не забуду. Прямо сейчас и сяду.
– Ну, зайдешь потом. Заодно заберешь двигатель от стиралки. Там только проволочка отлетела, а так все нормально.
По радио шли краевые последние известия. В преддверии 50-летия Октября все больше производственных коллективов включились в соревнование за досрочное
Я закончил рисунок, когда началась передача "Проблемы сельскохозяйственного производства" и, уже выходя из комнаты, остановился. Диктор, в какой-то связи, упомянул имя Валентины Гагановой. Вот помню, что была такая ткачиха, или прядильщица, что выступила с почином, а в чем его суть, из памяти улетучилось. Ну, еще бы! Столько годочков прошло!
Интересно, - подумалось мне, - как сложилась ее судьба в новые времена, когда в каждой деревне качало права свое общество потребителей и нигде не осталось ни одного общества созидателей, даже кружка "Умелые руки"? Или не дожила? Ведь все, чем когда то гордилась умершая страна, втаптывалось в грязь с особой жестокостью.
В этой реальности ребенка приучали к работе лет с четырех - пяти. Сначала пас уток, гусей, рвал в поле траву для кроликов, мыл посуду и пол, выбивал коврики и дорожки, посильно помогал по хозяйству. Уже в первом классе он попадал в коллектив, где учебой своей и трудом боролся за право попасть в ученическую бригаду.
Это было познавательно и престижно. На опытных участках учились выращивать высокие урожаи, ухаживать за животными, применять на практике знания, полученные на уроках. Шефство над школами брали сельхозинституты, ученые-селекционеры, передовики производства.
В Анапе, под руководством академиков Лукьяненко и Тарасенко, ученические бригады испытывали новые сорта озимой пшеницы "Кавказ", "Аврора", "Безостая-1", "Краснодарская-39". В Усть-Лабинском районе, на обычных школьных делянках, была разработана новая технология комплексно-механизированного возделывания кукурузы.
Уже к окончанию школы я умел штукатурить и красить, управляться с лопатой, тяпкой и топором, работать на слесарном станке, разбираться в двигателе автомобиля. И еще много чего, по мелочам.
Я сунул листок в карман, слетал в магазин за молоком и хлебом. На обратном пути заглянул на смолу. Там никого не было. Даже щенок куда-то пропал. Наверное, увязался за мужиками. Двери сторожки охранял большой навесной замок. В проеме щелей не было. Я сунул чертеж в дужку замка, и с верхней ступеньки увидел дедову спину. Она удалялась. Темно-зеленый велосипед "ПВЗ" потренькивал на ухабах разбитым звонком. На нем я когда-то учился "кататься". Сначала водил "на руках", потом стоял на педали, отталкиваясь от земли правой ногой, потом, по наитию, эта нога просунулась в раму, и уже получилось "ездить". Не сидя, пока, а стоя, с закатанною штаниной. Чему-то учился у сверстников. Так, по примеру Сашки, младшего сына дядьки Ваньки Погребняка, я стал заводить велосипед в кювет, и садиться почти "по-взрослому", с высокой обочины. С седла мы педалей не доставали, и сновали над рамой, как челноки, влево -
вправо, нажимая на них легковесными мальчишескими телами.
Дед ехал не спеша, налегке. Наверное, удачно расторговался.
Я догнал его у калитки, чтоб сообщить последнюю новость:
– Дядьку Ваньку Погребняка в больницу забрали!
– Да ну?!
– удивился он.
– Такой молодой... наверное, аппендицит.
– Ты утром лекарство пил?
– наехал я на него.
– Ну, то, что тебе бабушка Катя передала?
– А как же!
– открывая калитку, дед коротко хохотнул.
– Принял с утра три ложки, стакан молока и голова не болит!
Я сбегал, проверил. Ложка лежала на крышке банки. Она была большой, деревянной, объемом в пол уполовника.
Бабушка накрывала на стол. Дед рассказывал последние новости, услышанные на рынке, передавал приветы от родственников и знакомых, которых там повстречал. Попутно достал кошелек, вытряхнул содержимое, пересчитал выручку и снова убрал наличность в карман пиджака. Пенсию и получку он всегда отдавал жене, а все, что шабашил помимо того, всегда оставлял себе, "на папиросы". Это были не только веники. Дед плотничал, штукатурил, сажал у людей виноград из своих черенков.
Я стоял у стола и ждал, пока взрослые наговоряться. Надо было вставить свое слово. Не хотелось, а надо.
– Тут Петр Васильевич, что со смолы, с утра приходил, - сказал я, когда все замолчали.
– Я отдал ему все вино, что оставалось в графине.
Повисла недобрая пауза.
– Тебе кто разрешил?
– строго спросил дед.
– Меня ты не мог спросить?
– поддакнула бабушка.
Я, как положено, стоял, потупившись долу, и изучал свои босые ступни. Нет, не случайно Петро сказал на прощание, что мне попадет. Я и сам точно знал, что совершаю серьезный проступок, но так и не смог пересилить устоявшиеся привычки взрослого человека.
Реакция была предсказуемой.
– Вот что, внучок, - хмурясь, сказал дед, - сходи-ка на островок, да выломай там хорошую хворостину. После обеда буду воспитывать.
В детстве мне частенько перепадало. Надо сказать, перепадало по делу. Не за "пару" в тетради и дневнике, а за то, что пытался утаить эту двойку: вырвать страницу, стереть, исправить на другую оценку, или вовсе "свести". Прятать тетради я перестал после случая с дядькой Ванькой обходчиком. Так что, чаще всего, дед бил меня "за брехню". Что интересно, больше пугала не сама экзекуция, а долгое ее ожидание. Я начинал давиться слезами еще по дороге на островок. Там долго тянул время, выбирая ивовый прут, от которого будет "не так больно" и возвращался уже окончательно сломленным.
Первый удар был всегда неожиданным. В противном случае, дед рисковал вообще по мне не попасть. Я нырял под кровать или под стол, и вертелся ужом, повторяя, как заклинание:
– Дедушка, милый, прости, я больше не буду!
Изломав хворостину в лохмотья, он всегда ложился в кровать, отворачивался к стене, долго вздыхал, хмыкал и повторял: "Ох, черт его знает!" А я делал вид, что мне очень больно, и мстительно дул на единственный вздутый рубец.
Вот и гадай теперь, кого он больше наказывал?