Христианский квартал
Шрифт:
Выхожу на середину холла.
– Я знаю одну классную игру, и сейчас мы в неё сыграем. Для победителей у меня есть призы.
– показываю дюжине восхищённых глаз переливающийся всеми цветами кубик, который тут же, сам собой превращается в шарик, а потом - в пирамидку.
– Я расскажу правила. Но сначала давайте отложим все игрушки. Так надо.
Дети поворачиваются к Ильюше, и он, озираясь, кладёт на пол солдатика. Собственно, единственный, кто был с игрушкой. Видно, с каким внутренним усилием ему это даётся. Я знаю, что он даже в кровать берёт солдатика. Кажется, это единственное, что у него осталось из прежней, додетдомовской жизни.
– Отлично! А теперь - слушайте внимательно...
– ненароком отступаю
* * *
– Проходите.
– говорит усатый, - Вук ждёт вас.
– Мы идём не к вуку.
– чеканит Кэнтоз.
Словно звук горна... Рухнуло отточенное лезвие алебарды тощего стражника и ринулось к тебе.
Бросок. Удар. Блеск секиры. Блок. Прыжок влево. Кисть винтом. Шлем на части! Труп у стены. Тень справа. Лезвием в спину. Боль! Разворот. Шаг-вдох. Кисть полукругом. Чёрная молния бьёт в плечо. Крик! Замах ? гирька вниз. Заткнулся. Враг летит на землю.
Всё?
Кровь гулко стучит в висках. Спина ноет от удара, несмотря на спасительный колостырь.
Слева ничком растянулся юнец. У ног конвульсивно дёргается усатый, наполовину без головы. Чуть дальше плечистый стражник неподвижно застыл у стены, свесив голову. Из кровавого месива правой глазницы торчит рукоять ножа. Справа Кэнтоз бьётся своей пикой-посохом с толстым стражником. Бой на копьях - такое нечасто увидишь. Древко алебарды длиннее древка короткой пики, а два лезвия позволяют не только колоть, но и рубить. Кэнтозу приходится нелегко. Ты идёшь в их сторону, удивляясь про себя резвости своего седобородого друга. Но твоя помощь не нужна: лишь на мгновенье толстяк отвлекается на тебя и тотчас же горло его вспарывает острое лезвие. Хлещет кровь. Всё кончено.
Оглянувшись, Кэнтоз вскрикивает:
– Сзади!
Ты поворачиваешься, но поздно: удар в спину, что-то дёргается внутри и ты с недоумением смотришь на торчащее из твоего живота красное остриё меча. Лезвие проходит обратно, уступая место внезапной муке. Кэнтоз кричит твоё имя и спешит к тебе. Тело вдруг становится таким тяжёлым, ноги подкашиваются мир крутится вокруг, земля бьёт по лицу и всё гаснет...
* * *
Я был уверен, что Ильюша заплачет. Сам бы на его месте точно хлюпнул, хоть разок. А он - нет. Только повторял тихо:
– Сломался. Сломался.
Подошёл Володя с озабоченным лицом, присел на колени рядом, обнял мальчугана за плечи:
– Ну ты что, Ильюх? Не кисни! В следующее воскресенье принесу тебе точно такого же. Обещаю!
– Правда?
– Разве я когда-нибудь не сдерживал обещания? Конечно принесу. Точь-в-точь. Только не грусти, ладно?
– Хорошо. Спасибо, папа Вова!
– А, пустяки...
Когда выходим на улицу, холодный воздух кажется оглушающе свежим. Обдувает горящее лицо. Вдыхаю полной грудью, а всё равно внутри легче не становится. Противно скрипят качели под теми же тощими подростками.
Володя на ходу достаёт "планшетник", прокручивает страницы "бегунком".
– Порядок! Отклонился метеорит. Димон, поздравляю!
– Угу.
Поворачиваем за угол. Напарник засовывает мини-компьютер в куртку, достаёт солдатика. Настоящего, несломанного.
– В следующий раз верну.
– говорит он мне зачем-то.
– Надо будет только царапины заделать, чтобы как новый выглядел. А то узнает.
– Ну да.
– Что-то ты какой-то мрачный? Устал? Да, с детьми поначалу трудно. Привыкай! Без них в нашем деле никуда. В девяти случаях из десяти через детей вектора проще всего менять. Откат минимален. Сам видишь, всего один средневековый мужичок. А на другой чаше весов - три миллиарда центавриан! Вот удача, а! Если бы не Ильюша - мы бы точно очередное цунами словили... Димон, чё молчишь?
– Да так... думаю.
Через дыру в белом бетонном заборе выходим во внешний мир. Редкие прохожие. Дорога. Машины. Редеющие кроны деревьев.
Вспоминаю володину улыбку, когда он разговаривал с детьми. Интересно, неужто такое можно подделать?
Псогос Валена
Мерзкий Вален извержен был материнской утробой на планете Коок IV, - месте, неизвестном решительно ничем, кроме непроходимой тупости тамошних обитателей. Мать его, как сказывают, была из тех женщин, что ходят к космопорту, так что, если бы кому вдруг вздумалось поинтересоваться об отце этого злодея, тому пришлось бы, по крайней мере, поднять из местных архивов списки экипажей кораблей, кои в тот год не брезговали посещать это презренное захолустье.
Отроческие годы несчастного прошли в безделье и мелких пакостях. К учёбе он был напрочь негоден, а от лени, да отсутствия родительской порки, соображал столь туго, что даже среди самих коокян считался за глупого. И, чтобы не принял читатель это за басню или пустые слова, присовокуплю и своё свидетельство. Ведь мне выпало несчастье служить переводчиком при Валене, когда тот осквернял своим задом кресло губернатора Хтагии, и я собственноручно слышал, как досточтимый Ханок, преисполнившись ревности, не побоялся спросить тирана, сколько станет два, помноженное на два. Сей же, окаянный, изменился в лице, заметался туда и сюда, вращая глазами, как полоумный, и, не найдя, что ответить на столь невинный вопрос, повелел досточтимого Ханока вытолкать взашей. И это лишь меньшее из злодеяний, коими опозорил себя нечестивец, попирая нашу священную землю. Но о том поведаем в свой черёд.
По всему видно, что ещё сызмальства был он одержим жаждой человекоубийства. Толкаемый этой лютой страстью, негодяй, едва достигнув совершеннолетия, поступил на службу в Космофлот. Империя изнемогала в те дни от войны с таукитянами, но презренный Вален, трусливый перед лицом противника, не выказал себя способным ни к чему дельному, кроме как пить, ширяться да дерзить командованию. В упомянутых занятиях и протекали все дни его службы.
Лишь однажды, понуждаемый командиром, и не имея возможности открутиться, вышел этот пьяница в рейд. Был же он младшим канониром двухпалубного флаера. Едва радары показали приближение врага, и пилоты стали готовиться к бою, подлый Вален покинул боевой пост, словно чтобы справить нужду. Тотчас же таукитяне поразили флаер резонатором, но, по злосчастному стечению обстоятельств, смертоносный луч пронзил не отхожее место, где скрывался жалкий трус, а рубку с боевыми панелями. Когда же срамник осмелился выползти и увидел бездыханные тела товарищей, то, не в силах вынести такого зрелища, немедленно напился до беспамятства и, рухнув где пришлось, случайно задел гашётки самонаводящихся ракет.
Как говорится, раз в сто лет можно и бриллиант найти в сточной канаве, - так и от падения никчёмного наркомана корабль произвёл залп и полностью поразил крейсер таукитян. Вален же в то время дрых, храпя среди неостывших ещё тел братьев по оружию. Один из эвакуаторов, кому довелось извлекать их из подбитого флаера, свидетельствовал мне в личной беседе, что канонир этот, пока его вытаскивали, не мог ни стоять, ни связать и пары слов, а лишь дышал на всех перегаром, рыгал да сквернословил.
На базу же в то время, как на беду, прибыла журналистка, охочая до дутых сенсаций. Похотливый Вален, намереваясь соблазнить её, едва увидал, стал бахвалиться, выставляя себя героем, и скопом пороча всех прочих обитателей базы. Скорее от скуки, или же от извращения, коими славятся жители галактической столицы, журналистка отдалась Валену, хотя все знают, что он был на редкость уродлив и нестерпимо смердел. Так провела она всю командировку, перемежая скотские совокупления со слушанием вздорных хвастливых басен дерзкого наглеца.