Хроника достославных событий, кои произошли при завоевании Гвинеи по приказу инфанта дона Энрики
Шрифт:
— Я не ведаю, как построены хижины в сей земле. Однако, согласно виду прочих, кои я уже наблюдал, то, что я зрю, должно быть хижиною; и я полагаю, что она должна принадлежать каким-нибудь рыбакам, прибывшим рыбачить на эту реку. И коли вы почтете то добрым, мне представляется, что мы должны выйти за тот мыс, таким образом, чтобы нас не раскрыли из двери хижины; и некоторые [из нас] высадятся на землю и подойдут со стороны тех дюн (medoes). И если в хижине залегло сколько-нибудь [людей] (se alguns jouverem na choca), то может статься так, что они [наши] захватят их прежде, чем будут обнаружены.
Прочим представилось, что тот [человек] говорил добро, и посему они начали претворять сие в дело; и как только причалили к земле, высадился Эштеван Афонсу и еще пятеро с ним, и отправились тем строем (levaram aquela ordenanca), о каковом прежде говорил тот, другой [человек].
И когда так, затаившись, они подошли близко к хижине, то увидели как из нее вышел чернокожий отрок, совсем нагой, с азагаей в руке; каковой тотчас же был захвачен. И, дойдя до хижины, они обнаружили девочку, его сестру, каковой, должно быть, было лет восемь.
Сего отрока инфант впоследствии приказал обучить чтению и письму, а равно и всем прочим вещам, кои подобает знать христианину. И до сих пор есть много христиан, кои не знают их столь же совершенно, как знал их он; ибо его научили молитвам Pater Noster и Ave Maria, и догматам веры, и предписаниям закона, и делам милосердия, и равно многим иным вещам, как если бы инфант, как говорили некоторые, отправлял его учиться на священника, с намерением послать в ту землю, дабы проповедовать веру Иисуса Христа. Однако мне думается, что в дальнейшем он умер, не будучи еще совершенным человеком.
Таким образом те [люди] вошли в хижину, где нашли черную даргу, всю круглую, несколько больше, нежели те, что используются в сей земле; каковая [дарга] имела выпуклую шишку из той же самой кожи, взятой из слоновьего уха, согласно признанному впоследствии некоторыми гвинейцами, ее видевшими, ибо они сказали, что все дарги делают из кожи этого животного, и что они находят ее столь толстою сверх необходимого, что удаляют с нее более половины, утончая ее с помощью приспособлений, кои для сего изготавливают. И еще сказали те [гвинейцы], что размеры слонов таковы, что его мясом могут вполне насытиться две тысячи пятьсот человек; и что промеж себя они почитают его за весьма доброе мясо, кости же при этом ни для чего не применяют, но выбрасывают их прочь; о каковых [костях] я узнал, что на востоке сей части Средиземного моря [358] кость одного такого [слона] стоит верную тысячу добр [359] .
358
Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот пассаж показывает, что Азураре в этот период было известно только о торговле слоновой костью, которая осуществлялась через порты расположенного в Средиземноморье Леванта, и что у него не было никаких сведений о том, что такая же торговля велась через порты Марокканской империи, расположенных на западном побережье Африки.
«Я узнал», говорит он, — это важное обстоятельство, показывающее, что человек, в других случаях хорошо осведомленный в вопросах торговли и мореплавания, не знал, что торговля слоновой костью осуществлялась через западное побережье; и, помимо этого, дающее нам еще одно доказательство приоритета португальцев в открытии Гвинеи.
Нашему автору, однако, была известна правда, поскольку до той эпохи торговля слоновой костью осуществлялась через Египет арабами, отправлявшимися на ее поиски на побережье Занзибара (Zanguebar) откуда поступала кость наилучшего качества (см. Mossoudi, Notices et Extraits des MSS. de la Bibliotheque du Roi, t. I, p. 15; Ibn-Ouardi, ibid., II, p. 40; Bakoui, ibid., pp. 394, 401). Арабские караваны также доставляли ее из мест, соседних с Нигером. Эти караваны следовали маршрутом древних путеводителей (см. Ouardi, Not. et Extraits des Mss., t. II, pp. 35-7, passim Edrisi).
Однако основной центр этой торговли с внутренней Африкой находился в северной части, тогда уже известной под именем Барберии, и в странах, которые образуют сегодня королевства Фец и Марокко.
Выражения Азурары относительно размеров слона очевидно преувеличены, поскольку его местная разновидность в Африке является лишь второй по величине в семействе Proboscidiens, или толстокожих (Pachydermes) с хоботом. Африканский слон меньше азиатского, хотя бивни второго меньше, чем у первого.
Сообщаемые в этой хронике подробности, по нашему мнению, настолько важны с точки зрения раскрываемого ими относительно уровня знаний наших первооткрывателей, довлевшего над ними влияния древней и средневековой традиции, что представляется уместным указать здесь читателю на то, что мы считаем достойным изучения и размышления, чтобы мы могли оценить состояние образования в Португалии в области этих вопросов в начале XV столетия — проблему, по которой до настоящего времени не появилось ни одного национального сочинения.
Среди других пассажей этой хроники мы видели в главе LII необычайное преувеличение, с которым наши моряки описывали клюв Buceros Africanus, о котором они сказали: «Рот же и утроба у них столь большие, что нога человека, сколь бы велик он ни был, уместится в них до колена».
Мы также видели другое сказочное описание клюва Phoenicopterus, и, наконец, то, на которое их вдохновило данное им неграми сообщение о слоне — преувеличенное, подобно приводимому византийским писателем XI века Михаилом Атталиотом, впервые увидевшим слона в Константинополе (см. извлечение из греческой рукописи Парижской королевской библиотеки, стр. 499 произведения M. Berger de Xivrey, Recits de l’antiquite sur quelques points de la fable, du merveilleux et de l’histoire naturelle).
Таким образом, в этих преувеличенных и сказочных сообщениях о птицах и животных, которые до того времени были неизвестны, подтверждается влияние тератологической традиции древности и Средневековья вследствие осуществленного ранее изучения фигур, которые моряки видели изображенными на планисферах и картах мира своего времени; это был также результат чтения Плиния, но прежде всего — «Трактата о чудесах», приписываемого Аристотелю, «Философу», как называет его Азурара (см. гл. VI, прим. 61), авторитет которого среди португальцев XV столетия был таков, что даже народные уполномоченные в кортесах 1481 года цитировали его труд о «Политике» (см. наши Memorias sobre as cortes, t. II, p. 186).
Мы видим, таким образом, что наши моряки в ту эпоху были пропитаны этими традициями и чтением трудов, которым в Средние века дали название «Mirabilia». Их чтение очаровывало в то время не только образованных людей, но даже студентов и во многих случаях — народ, которому священнослужители публично читали эти сказочные сообщения, как мы видим, наряду с другими примерами, в случае Giraldus Cambrensis, который трижды читал народу в Оксфорде свое описание Ирландии; и в еще большей степени в знаменитых статутах, изданных в 1380 году епископом Уикхэмским для основанного им в том же городе колледжа, в которых он постановил, что студентам должны читаться хроники различных королевств «о чудесах мира» («Mirabilia Mundi»; см. Sprengel, p. 221, и Wharton, «History of English Poetry», v. I, p. 92). В эпоху, когда упоминаемые нами статуты были даны Оксфордскому [Новому] колледжу, отношения между Португалией и Англией сделались еще более тесными, чем в предшествовавшие столетия. Двор короля Дона Жуана I принял большую часть английских манер и обычаев, и литературные связи между двумя странами сделались более обширными чем в предшествовавшие времена. Самое цитирование королем рыцарских романов своим рыцарям, принятие французского языка (который был тогда языком английского двора), эмблемы и девизы которые использовали инфанты, доказывают наличие этого влияния. Помимо этого, различные пассажи «Leal Conselheiro», написанного королем Доном Дуарти, показывают, что инфанты обсуждали различные литературные вопросы с королем, своим отцом, и другими образованными людьми, и что они даже спорили о правилах и нормах подобающего перевода классических трудов. Мы видим также, что король Дон Жуан I в речи, обращенной к фидалгу, оставшимся в Сеуте в 1415 году, цитирует «De Regimine Principum» Фрея Жила Римского, напоминая им, что они много раз «читали его прежде в своих покоях». Таким образом, в ту эпоху открытий, когда преобладал величайший энтузиазм для продолжения столь великих предприятий, чтение «Чудес мира», и «Путешествий Марко Поло», привезенных инфантом Доном Педру из Венеции, несомненно, представляло наслаждение для всех тех известных людей, взращенных и воспитанных во дворце инфанта Дона Энрики, его прославленного отца и братьев.
Таким образом, пассажи, который мы читаем в этой хронике и на которые мы указываем читателю, несмотря на их лаконичность и дефекты, которые может отметить критика нашего времени, — как мы сказали, они имеют важнейшее значение, когда рассматриваются в созвучии с другими современными им документами. Великие люди XV столетия, получившие образование в школе инфанта Дона Энрики, бесспорно, обладали большой для тех времен эрудицией — эрудицией и знаниями, которые незаметны на первый взгляд, будучи скрыты под черствостью неотшлифованного языка, и которые проявлялись более энергично в ходе деяний, нежели в явной и приятной форме — в отчетах и сочинениях; однако даже в результате этого не перестает быть очевидным тот факт, что эти люди знали все, что было известно в их веке.
Именно эта известная школа была ответственна за подготовку той большой географической эрудиции, появление которой мы видим на знаменитом конгрессе португальских и испанских географов в Бадахосе в 1524 и 1525 годах, где, в ходе дискуссий, разгоревшихся вокруг установления границ Молуккских островов и размерах земного шара цитировались Аристотель Страбон, Эратосфен, Макробий, св. Амвросий, Плиний, Феодосий, Марин Тирский, Тебит, Альмеон, Альфраган, Пьер д'Эйи, и др.
Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Несмотря на длину этого примечания, к нему необходимо прибавить несколько слов. Сантарен охватывает здесь значительную часть области средневековой географии, но его подход здесь едва ли является столь ясным или исчерпывающим, как можно было бы ожидать от автора «Essai sur Cosmographie», или компилятора ведущего «Атласа» средневековых карт. Относительно непосредственного предмета, оборот «Средиземное» [море], «Средиземноморье» впервые был использован как название св. Исидором Севильским ок. 600 г. н.э. («Начала» или «Этимологии», Книга XIII); хотя его адъективное использование, как и параллельные наименования «Наше [море]», «Римское [море]», «Внутреннее [море]» являются, конечно, гораздо более ранними. Уже у Солина (230 г. н.э.) это последнее наименование имеет лишь смысловой оттенок. Относительно торговли Северной Африки нам следует обратиться к Предисловию к тому II. Относительно средневековых «Mirabilia» странно, что Сантарен не дает соответствующей ссылки на большие источники этих коллекций — «Естественную историю» Плиния, и прежде всего «Собрание» Солина, скомпилированное в основном из Плиния, Мелы и Варрона, и непосредственно воспроизведенное (полностью или частично) почти в каждой средневековой работе подобного характера, переведенной на иллюстрированный язык Mappe-mondes, таких как «Херфордская», «Эбсторпская», или из «Псалтири» (Brit. Mus. «Add. MSS.», 28,681). См. о них «Dawn of Modern Geography», pp. 243-273, 327-391. Замечания Сантарена едва ли дают достаточное представление о систематическом господстве, которое имела также над большею частью средневековой мысли (не только в географии, естествознании и этнологии, но и в других областях) лженаука, представленная в этих «Mirabilia».
359
Прим. перев. Добра (порт. dobra) — старинная португальская монета, стоимость которой варьировалась в правление разных королей.
Когда же были взяты те отроки и вещи, то были тотчас отведены к лодке.
— Добро будет, — молвил Эштеван Афонсу, обращаясь к остальным, — коли мы двинемся по сей земле близко отсюда, дабы увидеть, найдем ли отца и мать сих отроков, ибо не может быть, согласно их возрасту и состоянию, чтобы их оставили здесь с тем, чтобы уйти далеко.
Прочие сказали, дабы он отправлялся в добрый час, куда ему было угодно, ибо в том, чтобы следовать за ним, для них не было препятствий (empacho).
И, пройдя так малое расстояние, заслышал Эштеван Афонсу удары топора или какого-то иного железного инструмента, коим некто плотничал по какому-то дереву. И, таким образом, он задержался ненадолго, дабы увериться насчет своего слуха, приведя и прочих в такую же осторожность. И так, все вместе, они признали, что вблизи них находилось то, что они искали.
— Теперь, — сказал он, — вы идите позади и дайте мне идти вперед, ибо если мы все двинемся компанией, то, сколь бы тихо (por muito passo) ни шли, неизбежно будем учуяны; таким образом, что прежде, нежели мы доберемся до него, кто бы он ни был, коли он один, то по необходимости кинется спасаться. Коли же я пойду в одиночку, медленно и на корточках, то смогу захватить его внезапно (pode-lo-ei filhar de suspeita), так что меня не будет слышно. Однако ваши шаги пусть не будут столь короткими, чтобы ваша помощь запоздала ко мне там, где она мне, быть может, потребуется, коли я окажусь в крайней опасности.
Когда же они таким образом на сем условились, начал Эштеван Афонсу следовать своим путем. И посреди верной осторожности (bom esguardo), с коею он в тишине совершал свои шаги, и усердия, с коим гвинеец свершал свой труд, сей так и не смог учуять приближение другого [Эштевана Афонсу] до тех пор, пока тот не бросился на него прыжком. И я говорю «прыжком», поскольку Эштеван Афонсу был мал телом и худ, гвинеец же совсем напротив; и он так крепко ухватил его за волосы, что когда гвинеец пожелал выпрямиться, Эштеван Афонсу оказался повисшим, с ногами, оторванными от земли.
Гвинеец был храбр и силен, и показалось ему, что глумлением для него было оказаться таким образом подчиненным чем-то столь малым (ser assim sujeito de tao pequena cousa) — хотя и был он испуган внутри себя насчет того, что бы это могло быть; однако сколько он ни трудился, так и не мог от него избавиться (desempachar) — с такою силою тот вцепился в его волосы (andava enfeltrado em seus cabelos), что усилия тех двоих казались ничем иным, как отвагою отчаянной борзой (galgo ardido), вцепившейся в ухо могучего быка.
И, говоря по правде, помощь прочих казалась уже Эштевану Афонсу запоздалою (tardinheiro); вследствие чего, думается мне, в сердце своем он уже весьма раскаивался в первом совете; и коли на тот момент было бы возможно договориться, то я ведаю, что он счел бы за благо оставить добычу, дабы обезопасить себя от урона.
И когда те таким образом пребывали в борьбе, внезапно явились прочие и схватили гвинейца за руки и за шею, дабы связать. И Эштеван Афонсу, думая, что тот уже надежно пребывал в руках прочих (recadado nas maos dos outros), отпустил его волосы. И гвинеец, видя, что голову его отпустили, стряхнул остальных с рук, отбросив каждого в свою сторону, и бросился бежать; коего преследование прочими немногому послужило, ибо его проворство было весьма превосходно в сравнении с бегом других людей. И, двигаясь так, он укрылся в одном лесу, под сенью весьма густой чащи; и в то время как прочие, думая, что достали его, трудились изо всех сил, дабы его отыскать (trabalhando-se de o buscar), он находился уже в своей хижине с намерением обезопасить своих детей и взять свое оружие, кое оставил с ними. Однако же весь его первый труд оказался ничем в сравнении с великим горем (grande nojo), пришедшем к нему с отсутствием детей, коих он не нашел. И так как у него еще оставалась небольшая надежда на то, что они, быть может, где-нибудь спрятались, он принялся смотреть во все стороны, дабы увидеть, не удастся ли ему разглядеть их. И при сем появился Висенти Диаш, тот купец, что был главным капитаном той каравеллы, коему принадлежала лодка, в каковой прочие высадились на землю. И представляется, что он, думая, что выходит прогуляться вдоль берега, как он имел обыкновение делать в поселке Лагуш, не позаботился захватить с собою оружия иного, кроме лишь багра.
Однако гвинеец, едва его завидев, — столь был он воспламенен гневом, как вы, должно быть, и подумали, — то двинулся на него весьма охотно. И хотя Висенти Диаш видел, с какою яростью тот к нему приближался, и знал, что для собственной защиты подобало быть лучше вооруженным, понимая, что бегство не приносило ему пользы, но, скорее, вредило (ante empecia) во многих смыслах, ожидал его, не выказывая признаков страха.
И гвинеец, обрушившись на него с силой (como vinha rijo), нанес ему затем азагаей рану в лицо, каковою рассек ему почти всю челюсть; в возвращение коей получил гвинеец другую рану, хотя и не была она равна той, что он перед этим нанес.