ХРОНИКА РУССКОГО
Шрифт:
Свободным гением натуры вдохновенный,
Он в пламенных чертах ее изображал
И в чувствах сердца лишь законы почерпал,
Законам никаким другим непокоренный.
Здесь желал бы я друзьям русской литературы, коей некогда Москва и в ней университет были средоточием, напомнить о том влиянии, какое веймарская афинская деятельность имела и на нашу московскую словесность. Несколько молодых людей, большею частию университетских воспитанников, получали почти все, что в изящной словесности выходило в Германии, переводили повести и драматические сочинения Коцебу, пересаживали, как умели, на русскую почву цветы поэзии Виланда, Шиллера, Гете, и почти весь тогдашний новейший немецкий театр был переведен ими; многое принято было на театре московском. Корифеями сего общества были Мерзляков, Ан‹дрей›
Не упоминая о других первых спутниках жизни, заключу словами спутника поэта: "Где время то?"… Но кто не помнит стихов Жуковского?
Поэту Гете
На 28-й день августа 1831
Милостивый государь!
В числе друзей, которых эта достопамятная годовщина собирает вокруг вас, позвольте нам, английским друзьям вашим, принести вам искренние поздравления наши мысленно и символически, ибо не можем сделать того лично. Мы надеемся, что вы благоволите в день вашего рождения принять от нас этот маленький подарок, который в образе искреннего изъявления чувств наших может иметь некоторую цену.
Мы сказали сами себе: первый долг и величайшее удовольствие есть оказывать уважение тому, кому уважение следует, а как наш руководитель в жизни и, может быть, лучший наставник есть тот, кто словом и делом научает нас мудрости, то мы, признавая поэта Гете нашим умственным наставником, желаем выразить это чувство вместе и гласно; для чего решили просить его в день рождения принять маловажный английский подарок, от нас всех равно посылаемый, дабы доколе почтенный муж сей останется между нами, он имел памятник благодарности, которую мы и, как думаем, весь свет ему обязаны.
Итак, наша слабая дань, может быть, одна из чистейших, которые человек может приносить человеку, ныне облечена в чувственный образ.
– Да будет она благосклонно принята и да напоминает беспрестанно о теснейшей связи, хотя широкие моря нас разделяют.
Молим небо, да присоединит еще многие лета к столь славной жизни и дарует вам всякое счастие вместе с силой окончить высокий труд вам так, как продолжали доселе, подобно выспренней звезде
Без спеха, но без отдыха.
От пятнадцати английских друзей.
Письмо В. Скотта к Гете
Почтенный и многоуважаемый барон, я получил через г. Гендерсона высокоценимый знак внимания вашего и редко был так обрадован, как узнав, что некоторые из моих произведений имели счастие обратить на себя внимание барона Гете; я был постоянным его почитателем с 1798 года, когда немного познакомился с немецким языком и вскоре оказал в одно время пример доброты моего вкуса и чрезмерной самонадеянности, попытавшись перевесть произведение барона Гете "Гец фон Берлихинген", совершенно забывая, что восхищаться гениальным творением недостаточно, но, сверх того, нужно хорошо знать язык, на котором оно писано, прежде чем стараться передать красоты его другим. Я признаю, однако же, некоторую цену в моем преждевременном переводе, потому что он доказывает, по крайней мере, что я умел избрать предмет достойный удивления, хотя жестокие ошибки, в которые я впал от несовершенного знания языка, и показывают, что не прибегнул к лучшему способу выразить мое предпочтение.
– Я часто слышал об вас от зятя моего Локгарта, молодого человека, весьма уважаемого в литературе, который несколько лет тому и прежде чем вступил по браку в родство с моим семейством, имел честь быть представленным отцу немецкой словесности. Невозможно вам лично упомнить каждого из поклонников ваших между множеством тех, которые желают заплатить вам дань своего почтения, но я не думаю, чтобы кто в числе их был более пре- дан вам, чем молодой Локгарт. Друг мой сир Джон Гопе-Пинке имел еще позднее честь вас видеть.
– Я уже принимал смелость писать к вам с двумя его родственниками, которые должны были путешествовать по Германии; но путешествие их было отложено по болезни и письмо мое возвратилось ко мне по прошествии двух или трех месяцев.
– Итак я покушался познакомиться с г. Гете и прежде
Все поклонники гения и литературы радуются тому, что один из величайших писателей европейских при жизни наслаждается счастливою и почетною тишиной и окружен всеобщим уважением. Ненависть уготовила преждевременную кончину бедному лорду Байрону, который пал в цвете лет, унося навсегда с собою столько надежд и ожиданий. Я знаю, что он почитал за счастие честь, которую вы ему оказали, и имел сознание того, чем был обязан человеку, которому все писатели нынешнего поколения так много обязаны и должны смотреть на него с сыновним почтением.
Я подал новое доказательство тому, что, подобно другим адвокатам (по крайней мере как о том ходят слухи), я не обременен излишнею скромностию, обратясь к гг. Трейтелю и Вюрцу с просьбой найти средство доставить вам беглый или, лучше сказать, скучный опыт о жизни Наполеона, {7} того замечательного человека, который в продолжение многих лет имел столь грозное влияние на свет, ему покорный. Не знаю, не обязан ли я ему в некотором отношении с тех пор, как он заставил меня носить оружие в продолжение двенадцати лет, которые я прослужил в одном из наших отрядов и назло хромой ноге моей сделался хорошим ездоком, охотником и стрелком. Впоследствии эти способности немного изменили мне; ревматизм, печальный недуг нашего северного климата, простер влияние свое и на мои кости. Однако же я не имею права сетовать, видя, как сыновья мои пользуются теми удовольствиями, которые я оставил. Старший командует эскадроном гусар, что много во всяком войске для молодого человека двадцати пяти лет. Меньшой недавно получил степень магистра в Оксфорде и возвратился на несколько месяцев ко мне до вступления своего в свет. Богу угодно было лишить меня их матери, и потому меньшая дочь моя занимается домашним хозяйством, а старшая замужем и имеет свое собственное семейство. Таковы семейные обстоятельства того, о ком вы так обязательно осведомлялись. Впрочем, достаток мой позволяет мне жить по моим склонностям, невзирая на некоторые весьма чувствительные потери; я имею прекрасный древний замок (новодревний) с большою залою, наполненною оружиями, которые в самом Гокгаузе были бы не лишними, и огромным псом на страже. В этом замке всякий приятель барона Гете будет всегда принят добрым гостем.
Однако же я забыл того, кого не забывали при жизни его. Надеюсь, что вы простите недостатки моего сочинения во внимании намерения автора быть беспристрастным к памяти сего необыкновенного человека столько, сколько могли позволить ему вечные предрассудки его острова.
Вынужденный поспешно воспользоваться случаем писать к вам с отъезжающим путешественником, я должен ограничить себя тем, чтобы пожелать барону Гете продолжения здоровья и спокойствия и подписаться искренно его признательным и покорным слугою:
Вальтер Скотт.
XV. ХРОНИКА РУССКОГО В ПАРИЖЕ
18/6 декабря 1837. С террасы близ Риволи видел я приезд короля и фамилии к крыльцу камеры. Vive le roi и пушки оглашали воздух. Я получил билеты для входа в камеру, когда уже нельзя было войти в нее. Там было более дам, нежели мужчин: жены и дочери новых депутатов хотели видеть вступление на политическое поприще мужей и отцов своих. Публичные трибуны наполнились в одну секунду. Уже накануне с вечера и в полночь длинный ряд мужчин тянулся у входа в камеру, ожидая открытия дверей на другой день в 10 часов утра! Когда-то и я покупал места в этом ряду за 5 франков и более. Речь короля уже во всех вечерних журналах была напечатана, и во всех салонах о ней только и говорили.
4 генваря 1838/23 декабря 1837. В нравственно-политической академии было годичное собрание. Посылаю программу, что в нем происходило. Биография Редерера, читанная Mignet, напечатана в первой книжке сего года de la "Revue des deux mondes". {1} Росси, познакомивший нас с главными недостатками гражданского французского кодекса и с требованиями века в отношении к сему праву, сказал мне, что так как читанное им рассуждение представлено было им самой академии и будет ею напечатано в актах, то особого издания и не печаталось, и в журналы оно поступить не может.