ХРОНИКА РУССКОГО
Шрифт:
Я нанял в Айроло коляску до Белинцоны, с проводником, италианским швейцаром: он уже не флегматик, а с лицом оживленным, с глазами горящими. Лошади и упряжь легкие, словом, с небом все переменилось. Тессинцы, некогда подданные древних швейцарских кантонов, ныне составляют особый кантон и гордятся именем швейцаров. Примечают, что с тех пор и нравы их улучшились. Кони италианские понесли меня по берегу Тессина, сначала над навесом грозных утесов, с ребр их стремятся водопады, на вершинах виден еще снег. Один из водопадов Colcaccia низвергается с крутой высоты и, разбиваясь о близ стоящий утес, образует как бы кристальный гребень из брызгов своих, шипит и снова спускается по горе серебряною нитью. Тессин, долго пробиваясь сквозь узкие и мрачные ущелины, вытекает из них наконец на ровную широкую долину и течет мирно и плавно, подобно человеку, после бурной и мятежной жизни доживающему спокойно вечер свой. Тессин теряется в великом озере (Lago Majore) - человек в вечности. После шумного и стремительного течения между скал Тессин живит и напояет луга плодотворною влагою. Как грозный, но благодетельный завоеватель "покоритесь!" шумит он свысока подвластным лугам своим "и облеку вас зеленью, обогащу плодами, - или потопит вас ярость моя".
Через деревеньку Пьота приехали мы в главное местечко, столицу кантона, Файдо. Полагают обыкновенно, что здесь начинается климат Италии, потому что в Файдо и в окрестностях растут каштаны и виноград. По дороге
Между тем как лошади мои отдыхали, я побрел пешком вперед; солнце грело и сияло; уже не крупный швейцарский фен (Fohn), - ветер, страшный в горах и на озерах Швейцарии, - но легкий, теплый ветерок освежил меня и ослаблял действия яркого, почти летнего солнца (2 ноября). Я всматривался в характеристические картины италианской Швейцарии вокруг меня. В исходе 4-го часа приехали мы в Белинцону, завидев издалека одно из трех укреплений Швейцарской крепости. Остановившись в трактире "Оленя", я поспешил воспользоваться вечерявшим днем и пошел по дороге к Лугано, отделавшись не без труда от ветуринов, кок предлагали вести меня в Камо и в Милан или по другой дороге, до Методика, где следовало сесть на пароход. Я наслаждался вполне прелестию окрестных видов и мирным характером здешней природы. В ней не видно было уже ничего грозного, даже и в самой твердыне Швейцарии: она обезоружила бы самого разъяренного завоевателя - своею миловидностию. Белинцона составлена из трех главных укреплений и лежит между гор, так, что, если хотя слабо будут вооружены сии три высоты, то легко, кажется, отбить всякой приступ.
– Это ключ, коим можно запереть Швейцарию от италианцев.
Возвратившись в город, я взобрался на утесы, на коих построено среднее укрепление, откуда любовался городом и облежащими его горами. Сошел в город: улицы кривые, узкие, темные, словом, крепостные. Если вам в них душно, то выдьте за город, по дороге к Лугано: окрестности очаровательны. Зашел в церковь: великолепие храмов Италии уже показывается в колоннах, в мраморах, в живописи; но неизбежно следствие сего великолепия: неопрятность и рубища нищих, у сих храмов сидящих. Кто-то сказал, что в немецких кантонах Швейцарии свиньи опрятнее жителей Тессинского. Если судить по некоторым встречам… О нищенстве я не упоминаю: эта язва Италии и вообще земель католических давно уже явилась на пути моем во всем своем безобразии; в Белинцоне она еще приметнее. Я нанял коляску за 30 франков до Комо, куда выехал 3 ноября, в воскресенье, в 5-м часу утра. Я предпочел не ехать на Мегидин и оттуда озером до Sesto-Calendo; ибо, по описанию Валери, дорога до Мегидина непривлекательна. Почти во всю дорогу до Лугано туман скрывал от меня окрестности: одна только гора Сепеге иногда выглядывала сквозь туманное покрывало. По течению Лугано, проехав несколько деревень, я остановился на минуту у капеллы, в честь Мадонны, - и увидел Луганское озеро, а над ним гору С.-Сальвадор. Здесь начали мы спускаться к Лугано. Объехав город под аркадами церкви, я вышел на берег озера, на коем туман начинал рассеиваться, и солнце проглянуло. В воротную щелочку посмотрел я в монастырь св. Екатерины; в двух шагах от него - другой, Капуцинский; по дороге к Комо остановился я у третьего, также Капуцинского, где по описаниям должна находиться прекрасная картина Лугана. Монах, тучный, но добродушный и услужливый, указал мне ее под одною из аркад монастырских. Из келий монастырских - вид на озеро прелестный!
– Всего 30 монахов в этом земном рае; но для Лугано, где выходит только один журнал, - и этого много! Недавно начали обвинять Лугано в ультралиберализме, потому что здесь завелась порядочная книжная торговля - и процветает, благодаря запретительной системе соседей. Пелико напечатал здесь свою тюремную исповедь. Другой выходец публиковал здесь любопытную книгу об австрийском правительстве, и Тессинский кантон преследовал издателя… {10} Здесь же в сем году собиралось и общество швейцарских натуралистов; но, к счастию Австрии, натуралисты не Орфеи: они не одушевят камней. Лугано почитается некоторыми первым италианским городом, но Италия уже в Айроле, где язык и небо Италии, или в Киассе, на границе и таможне австрийской.
Из Лугано, по берегу озера, приехали мы к перевозу porte di Melido. Здесь в 20 минут, на барке, перевезли нас, чрез рукав озера, к пристани Биссоне; но густой туман мешал нам любоваться красотами озера, описанными поэтом Матисоном. Уверяют, что характер окрестных гор Луганского озера напоминает чрезвычайно прибрежные горы островов Отагайти: в том же стиле, по замечанию Бонстетена, разрисованы берега Комского озера. Берегом приехали мы к Capo di lago, последняя деревенька при начале озера. Поворотили к Мендризио, коего окрестности славятся красотами своими. В эту самую минуту служили здесь обедню, и народ в церкви с отворенными дверями и на крыльце лежал простертый, услышав слова спасителя… Такие картины видим только в Италии: они живописны, как ее природа, и принадлежат к характеру здешнего края. В Палерно - то же, но уже в храме, обнесенном гранитными колоннами! На границе, в Киассо, меня не осматривали благодаря открытому листу посла австрийского.
Я опять в Италии!
2
Пять месяцев и три дня провел я в Швейцарии. Из Киасса до Комо 3/4 часа. Спустился к предместию Комо и увидел озеро: "се lac est le plus beau", что ни говори поэт Фернейский о своем Женевском. Я любовался всею открывшеюся передо мною панорамою озера и осеннею пестротою высоких и населенных берегов его. В Комо я был в прошлом году, и также в воскресенье, но совсем не в том расположении духа, как теперь: все для меня было тогда покрыто каким-то мрачным покрывалом; накануне провожал я К. Т. в Женеву и в Москву и приехал сюда искать рассеяния от грусти, но она усилилась
В Комо народ толпился на улицах, вместе с австрийскими солдатами: в Кроатах узнал я полусоотчичей, славян. С одним из ветеранов (на груди коих медная бляха с надписью: veteranus) заговорил я кое-как по-славянски, но мы с трудом друг друга понимали: ибо язык (народ) славянский далек от русского, так и наречие их от нашего.
– Покоренные покорители Италии топчат здесь прах Плиния и стерегут отечество Сципионов. В Комо остановился я в том же трактире, в той же комнате над озером, где останавливался прошлого года, заказал обед и пошел к графу Санназару. Вилла его великолепна и на самом выгодном месте. Он выводил меня по всем тропинкам. Дача разрисована и отделана на италиано-английский манер: это жилище лорда Италии, перенявшего кое-что и у русских, например печи. Хозяин живал в Петербурге с графом Литта и представлен был нашему двору. Он охотник до лошадей и показал мне петербургскую упряжь Лопатина, несколько переиначенную на италианский манер. В саду гора с водопадом, с высокой вершины ее стремящимся. Он виден из центральной залы в одно время с озером. Разговорившись о хозяйстве, я узнал, что граф платит едва ли не более 4-й части своего дохода с того имения податьми, между тем как с швейцарского поместья, с всего, получает он до 8 тысяч франков, платит только 100 франков, и то почти добровольно, - на содержание некоторых общественных заведений. "Nulla quies gentium sine tributis" {11} - австрийцы давно постигли силу этого правила во всем его пространстве. После обеда проехался по озеру до виллы Эсте. Прошлого года был далее и, кажется, описал в журнале мое путешествие к виллам Плиния, певицы Пасты и проч.
Недалеко услышали мы выстрел с парохода "Лорио", который ежедневно объезжает все берега озера с гуляющими и путешественниками. В сумерки пристал я опять к берегу. 5 ноября ветер был так силен, что капитан парохода не хотел отчаливать от берега, но пассажиры требовали исполнения условия - и по белым бурным волнам "Лорио" опять пустился в путь. День был впрочем светло-осенний, и солнце ярко сияло на бунтовавшем озере. От 8 часов утра до 6 часов вечера пароход обязан объезжать все виллы и возвращаться в Комо, где уже в 6-м часу ожидает его "Велоцифер", отправляющийся ежедневно в Милан, куда и я, взглянув на древний, богатый собор, отправился в 9 часов утра. Поднявшись на Комскую гору, мы выехали на обширную и плодоносную миланскую дорогу; кормили лошадей в местечке Барлассно, в соседстве коего убит первый ломбардский инквизитор св. Петр, мученик. В память его построен Доминиканский монастырь, в коем теперь семинария. В Комо другая, где учатся на свой счет 150 семинаристов, платя около 400 рублей за 8 месяцев: ибо 4 продолжается вакация.
– 10 профессоров обучают их школьному богословию и латинскому церковному языку. Отсюда поступают они в приходские священники, не только в Комском округе, но и в Тессинском кантоне, который по части духовной (in spiritualibus), а не по гражданским отношениям церкви, подчинен Комскому епископу. Я входил во все подробности здешнего учебного управления; но об этом при другом случае. Миланская равнина славится своим изобилием; по дороге все рощи, коих деревья переплетены виноградом. Во 2-м часу я остановился в Милане в том же прекрасном трактире св. Марка, в котором я стоял прежде и который с тех пор рекомендую всем путешественникам. Он же и близ почты, где я нашел письмо от брата: отыскал гр. В‹иельгорску›ю, показал ей процессию конгрегации di S. Sacramento, которая шла в красных плащах, с крестами и хоругвями в собор, где праздновали память св. Карла Борромейского. Яркая белизна наружности собора и мрачность внутренности оного снова поразили меня. Там совершали молитвы в честь св. Карла, и хор певчих и инструментальная музыка гремели. В подземной капелле, вылитой из одного серебра и золота, теснился к мощам народ, и я вслед за ним. Молодой монах напоминал прикладывающимся звоном колокольчика, что должно класть деньги на серебряное блюдо. Серебро и золото, коими обложены стены, рака Карла Борромейского, сияли огнями. В церкви более праздношатающихся, чем молящихся. Обедал с пианистом Фильдом, который приехал сюда давать концерты; вечер в la Scala; слышал оперу Доницетти "Il furioso all'isola di S. Domingo" и видел балет "Il masnadiere Siciliano". Театр, пение и игра актеров, костюмы - все достойно одного из лучших театров Италии. Между актерами нашел знакомых, хотя в первый мой приезд в Милан мне не удалось быть в театре: в конце лета он заперт. Почти все ложи огромного театра и партер были полны.
6 ноября я отправился завтракать в любимый мой cafe, на площадь, перед сияющею массою собора, где уже опять гремела музыка, а на крыльце - продавали четки, житие св. Карла, образки и проч. и проч. Был в Академии Брера с гр. В‹иельгорской›. Любовался Леонардом да Винчи, Рафаэлем… Зашел в огромную библиотеку: все сии здания некогда принадлежали иезуитам; отыскал у гр. С‹амойловой› нашего Брюллова, коего картина - слава России и Италии (ибо русский писал ее в Риме) - теперь выставлена здесь в Брере и привлекает ежедневно толпы знатоков и иностранцев. Я видел ее уже в Риме.
– 7 брошюр уже написано на эту картину: все к чести Брюллова; ее воспели и в стихах. Сюжет картины: последний день Помпеи. Землетрясение, поглотившее древний город, изображено живо; улица, которую л видел в Помпее, верно списана с натуры; здания, статуи в моменте падения; жрецы укрываются с сосудами; христианское семейство (Помпея засыпана лавой уже по Р. X., кажется, во 70-х годах) спасается от ярости божией; но на христианских лицах выражено не бешенство, а предание воле божией, resignation. В ту же минуту и молния сверкает, и смешение огней подземных с небесным выражено согласно с натурою: случай возможный и потому позволительный художнику. Может быть, нет единства в сюжете и группы слишком развлекают внимание зрителя, но теперь не до критики… Брюллов заглядывал не в одного Плиния, но и наблюдения химиков и "Farbenlehre" Гете служили ему к произведению сей поэмы и картины. Я подписался на издание гравюры с сей картины, и объясню вам оную по ней и по римскому моему журналу.
Теперь спешу кончать слишком длинное письмо. В Милане, где я почти все достопримечательности осмотрел прошлого году, взглянул я снова на триумфальные ворота, кои начал Наполеон и довершает Франц. Первым посвящены они были победе, теперь миру: Tun vaut l'autre. Подле них амфитеатр, Наполеоном же воздвигнутый; вокруг обширное поле, где австрийские войска учатся маршировать. В Амвросианской библиотеке снова пересматривал Вергилия, исписанного рукою Петрарки, и картины Рафаэля. Поспешим к "Тайной вечере" Леонарда, на стене монастырской ежегодно более и более исчезающей. Лицо спасителя лучше всех сохранилось; рука его не благословляет, как мне прежде показалось, но движение оной согласно с страшным изречением, тихо и поразительно: "Един от вас предаст мя", - и все ученики, сообразно характеру каждого, поражены ужасом и изумлением. Два раза обедал у гр. С‹амойловой› в великолепных чертогах ее, где все дышет негою и роскошью. Я встретил тут австрийских генералов, коих корпус в Милане и в окрестностях, а между ними зятя барона Штейна, гр. Вальмодена, который и в нашей службе был генералом. Осмотрел огромную больницу, в коей тысячи поместиться могут. Она основана узурпатором, герцогом Сфорца.