Хроники Хамару: жажда свободы
Шрифт:
– Да-да, до нас уж соизволили донести, что всех выпускников придется осиливать. – Желчно буркнул Януш, недовольно скрестив руки и вспомния, как он негодовал, когда узнал, что число курсантов пятикратно увеличится.
– Пойми, копы-старички идеально справятся и на границе, и в “Нокохаме”, но нам позарез нужны профессионалы, и как можно скорее. – Очень робко и скромно для статуса фельдштриха объяснялся Крамер, без конца проводя двумя пальцами вдоль своего шрама.
– Повышаете и объем, и производительность, хочешь сказать?
Крамер одобрительно закивал головой, обошелся без слов, не хотел ассоциировать курсантов с продукцией. Зато другие громкие слова долетали со стадиона, когда главные в строю приказывали не сбавлять темп.
– Первокурсников распределили среди города, и так как твоей академии я доверяю больше всего, то закрепил за вами самый неблагополучный район. Есть негласная уверенность в твоих воспитанниках. – Сказал Крамер, наконец взглянув на поле. – Начало всем распоряжением дал тот холм, где будет застраиваться район. Его высота над уровнем моря в верхней точке равна четырехстам метров, поэтому приказ назвали “Высота – 400”.
– Ты прав. Такой опыт пойдет им на пользу, но, конечно, им еще многому нужно научиться. – Ответил Януш с гордостью,наблюдая как жалкие курсанты жалко “дрючатся” под ливнем.
Эта толкучка в грязи продолжалась, обороняющиеся уже под завязвку запачкались в бурых пятнах, отступали, но брешей в колонне не было. Затем несколько бойцов выстрелили дымовыми снарядами, которые навесом приземлились за нападавшими и взорвались большими песчаными завесами. В этот едкий дым попадать никто не хотел, многим итак хватало грязи и воды до ушей. Атакующие были между гадкой пылью и несломленными скутумами. По команде щитоносцы организованно пошли вперед, отодвигая тех назад, нужно было торопиться, иначе из-за ливня дым быстро рассеивался.
– Я надеюсь, что практика на улицах будет им по плечу. Обычно ей начинают заниматься в конце второго курса. – Сонно промычал Януш, встав в такую же величественную стойку как и величественный давний товарищ.
По сравнению с гладко выбритым Крамером старший преподаватель был похож на йети. Разнились внешним видом они, конечно, очень контрастно: у одного сильно преобладал светлый цвет на голове, другой же был чистый брюнет.
– Я хочу извиниться за нашу директрису. – Начал жестко и надсмотрщик, его глаза запылали гневом, – она даже не соизволила назвать тебя по статусу и ещё смела пререкаться. Если прикажешь, то ее можно без затруднений сдвинуть с поста…
– Не стоит, это лишнее. Она ангел, по одним глазам только видно, что чистая душа. Таких лидеров нужно ценить. – Обрезал его змеиный пыл фельдштрих, вытянувшись вперед и поглядев на небо. Он-то зауважал Элизабет, так как сам был в вечной борьбе с самим собой, в борьбе эгоизма и альтруизма.
– Откуда в моём старом свирепом друге появилось столько милости к людям? Не раскис ли, браток? – Недоверчиво засмеялся Януш.
– Все может быть, тяжело будучи канцелярским рабом сохранять хватку.
Никакого смущения и напряженности между ними не было, простые, дружеские разговоры двух мужчин. Даже высокопоставленные люди нуждаются в таких беседах, хоть и далеко не всегда могут их позволить.
Оттеснив нападавших в облако пыли, те потеряли ориентацию и начали биться друг об друга, снова и снова падая в грязь. Тут же вся длинная линия понеслась яростно на них. Осталось только добить. Облако пыли уже рассеивалось, а хаотично движущаяся толпа была сбита с ног и забита палками организованными силами. Сторона сил “добра” победила. От радости победы и от разочарования поражения курсанты ливня уже не замечали.
– Не просто было детишек туда отправлять. Итак стараюсь сохранять человечность на своем посту, что непросто. Не желаю превратиться в тирана, чего мой пост несомненно требует. – С грустью проговорил Крамер, сильно сглатывая накопившиеся колкие слюни.
В углу навеса за ночь паучок сплел новую паутину. Его восемь глаз смотрели на фельдштриха, стоявшего прямо под прозрачной тонкой сеточкой, где томилась одна привязанная муха. Януш же не угодил в поле зрения ловушки. Гигант сжимал кулаки, прикусил до крови губу и сморщил глаза от обиды, от безысходности своего положения. Тоже когда-то был солдатом, и очень хорошим, поэтому мог без особых усилий брать себя под контроль и не давать волю чувствам. Крамер сожалел, что сейчас является фельдштрихом, сожалел, что не может позволить себе выплеснуть чувства, деструктивно тая их под замком. Три года назад он принял присягу, не зная, какая чудовищная ответственность его ждет, хоть ему и принадлежала большая власть, ощущал себя гигант не на своем месте. Так как пост фельдштриха мог передаваться только посмертно, Крамер был пожизненным заложником профессии. Неопределенность в поисках себя в молодости дрейфовала его корабль жизни слишком долго, в итоге он намертво сел на мель.
Януш молчал и про себя, жалел друга, не имея даже возможности похлопать тому по плечу из-за его привилегированного положения. Ведь даже у стен есть глаза и уши. Но с другой стороны, Януш не хотел болеть сердцем за него, потому что считал, что ради службы своему государству солдат должен стать кем угодно, даже тираном. У фельдштриха в душе не должно быть сожаления и слабости.
– Мне понравилось, как твои ребята сегодня справились. Я в тебе не сомневался. Готовь их к выходу на улицы. Мне пора, рад был повидаться. – Уже уходя, сказал Крамер, легонько похлопав Януша по спине и быстро удалился.
– Будет исполнено. – Ответил ему седовласый, тоскливо провожая глазами старого друга.
Тот быстро вышел из здания вместе со своей свитой, сел в броневик, окруженный черными джипами. Озлобленные, уже простуженные охранники открыли ворота, и кортеж уехал.
Глава №7 “У страха глаза велики ”
Все ребята после неожиданных испытаний пошли сразу же под горячий душ, отмываться от грязи, пыли, пота, да и просто согреться после ливня. Радость от облегчения накрыла каждого курсанта. Помещение быстро наполнялось паром, освещенным ярким белым светом люминесцентных ламп. Некоторые тарабанили по дверцам и кричали, чтобы те пошевеливались, пара парней с экстравагантным юмором шутили, что иначе они присоединятся к помывке. Другие же приходили в чувства, просто сидя на скамьях и выравнивая дыхание. Ланс бесцеремонно плевал под себя, целясь между прорезиненных ковриков. Курсанты скорее снимали униформу, яростно закидывая в личные корзины. В раздевалке было относительно тихо, все лишились сил, мигающие лампы создавали краткое ощущение сумрака и гипнотизировали парней с запрокинутыми головами. Пар проник повсюду, теперь становилось очень жарко и душно, один парень, у которого начала кружиться голова открыл форточку, из которой сразу же пошел промозглый ветер и дождь. Но его тут же все обругали и заставили закрыть.
Вдруг в раздевалку врывается радостный Мюрг и, чуть не спотыкаясь об порог, сообщает ребятам, что тех похвалил сам фельдштрих. Он подходил и обнимал каждого попавшегося ему под руку, не брезгуя потных и грязных торсов. Вся раздевалка сразу воодушевилась, товарищи давали друг другу пять, хлопали по спинам, смеялись, радовались, некоторые даже начали подтанцовывать.
Каткеме тоже было радостно, что он стоял с этим щитом в грязи под дождем не просто так, но вспоминая вчерашние события, позитивный настрой испарялся в миг. Зная, к чему их готовят, радоваться было нечему. Он прикрылся дверцей шкафчика и продолжал угрюмо переодеваться.