Хуан Дьявол
Шрифт:
– Черт побери! Вы меня так напугали! Капитан просил послать за вами. Я обогнул все скалы здесь, а Колибри с другой стороны тоже искал. Но как мы могли подумать, что вы окажетесь в этой дыре? Никто бы не догадался спуститься сюда…
Медленно Моника успокоилась, возвращаясь из своего драматичного внутреннего мира, стоя перед обветренным, грубом и наивном, лицом Сегундо Дуэлоса, и взглядом охватила окружавший зловещий пейзаж.
– Мы боялись, что вы прошли через солдат, попали в их грубые руки. Ладно, не хочу даже думать. Вечером избили двух женщин в деревне. Они дикари, хозяйка.
Он протянул руку, но не осмелился коснуться ее, прерывать ее, когда Моника казалась погруженной в размышления в напряженной борьбе чувств. Внезапно она, казалось, решилась:
– Сегундо, вы умеете грести и управлять лодкой, правда?
– Что делает в море мужчина, то же умею делать и я. Это мое ремесло, хозяйка…
– Вы не смогли бы увезти меня этой ночью в Сен-Пьер?
– В Сен-Пьер на лодке? – крайне изумился Сегундо. – В такое море? В такое время?
– Однажды вы высадились с Люцифера в маленькую лодку в таком же море, как сейчас. Я прекрасно помню.
– Вспомните, что это был капитан. Он греб собственными руками…
– Вы же сказали, что делаете все, что делает человек в море…
– Ах, черт! Но не уточнил, что с капитаном это возможно. Он в море больше, чем человек. В море и на земле, хозяйка… это вы должны знать лучше всех…
– Возможно. Но не в этом случае. Речь о том, чтобы вы не рисковали, когда будете везти меня…
– Нет, я не сумасшедший. Это словно броситься очертя голову в омут. Простите меня, хозяйка, но прикажите другое. У нас приказ капитана слушаться вас всегда, но этого я не могу сделать… – И вдруг изменившись, он воскликнул: – О, капитан!
Он увидел его, подняв повыше фонарь. Рядом, лишь в паре метров. У него не было фонаря и светильника, его голос прогремел, как за штурвалом своей шхуны:
– Выходите немедленно. Неужели не видно, что волна нарастает? Любая может унести. Быстро… Наверх…! Выбирайтесь оттуда! Это очень опасное место!
– Это я и говорил сеньоре, капитан… – Хуан оттащил Монику, не дав ей времени возразить, избежать железных ручищ, которые подняли ее, как перышко. Он взобрался с ней на камни и донес до разрушенной лачуги, посадив на деревянную скамейку – почти единственную там мебель. Она могла показаться каменной пещерой с небелеными стенами и тщательно очищенным от земли полом. Два корабельных фонаря освещали золотым светом; веселый огонь горел в переносной печи у дверей.
Со скамейки Моника молчаливо смотрела на него. Он снова оделся в одежду моряка, которая была далека от того, чтобы огрублять его. Она делала его гибче, стройнее, придавая горячность и пугающую привлекательность. Но в потрясающих итальянских глазах выражение гордыня усилилось. Тем не менее, в них горела странная страсть, когда они долго и напряженно смотрели на Монику.
– Почему бы тебе не подойти к огню? Ты дрожишь, совсем вымокла, и не думаю, что кто-то из несчастных в деревне может дать тебе хотя бы плохую одежду.
– Нет нужды. Так хорошо.
– Я не беспокоюсь, но предпочитаю не давать случая прекрасному Ренато говорить, что я убил тебя в пещере, на своем Утесе Дьявола…
– Хуан, прошу тебя оставить эту тему…
– С тобой лучше оставить все темы. Думаю, нам действительно не о чем говорить. Я напрасно пытаюсь. Ба…! Для чего продолжать?
Он гневно закусил губу, и Моника почувствовала странное облегчение перед его глухим гневом. Она не понимала, почему он агрессивен и жесток с ней, но этот тон вызывал в ней нелепое и грубое утешение. Да, лучше так. Но почему он так раздражен на нее? Возможно, услышал, о чем она попросила Сегундо Дуэлоса? Или сохранил злость за опасную прогулку? Голос Хуана словно отвечал на ее внутренние вопросы:
– Я выйду, чтобы ты разделась и обсохла у огня. Затем можешь прилечь на один из гамаков и попытаться уснуть. Ночи недолгие на Мысе Дьявола, а мы не знаем, сколько придется пробыть здесь. Знаю, ты сделаешь любую ерунду, чтобы только отдалиться от меня, но я не позволю тебе угодить даже в незначительную опасность. Постараюсь разумными путями вытащить тебя из этой ловушки, если так будет продолжаться. Но пока я не располагаю этим, и ты должна смириться. Слышишь?
– Прекрасно. Я не глухая… слышу все, что ты говоришь.
– Я надеюсь, мне подчиняются, когда я велю, потому что мы почти в блокаде, и все должно двигаться, как на корабле в открытом море, по моему голосу.
– Корабле в открытом море? – повторила Моника как-то насмешливо.
– Да. Закончились ночные прогулки, волновые спуски и бессмысленные проекты, как ты делала это с Сегундо.
– Вижу, ты подслушивал нас…
– Слышал, а это не то же самое. И чтобы отрезать корень зла, не выходи из хижины без моего разрешения. Я лучше передам тебя в тюрьму, чем похороню. Мы в самом эпицентре опасностей, которые ты можешь только себе представить…
– Разве это не предлог передать меня жандармам?
– Твоим жандармом буду я сам. С тобой нельзя верить в хорошее. Есть только потрясения и обманы. То же самое с Сегундо, Колибри: все всегда заканчивается тем, что они делают то, что приказываешь и говоришь ты. Я велю обустроить для тебя хижину, но мы должны будем поделить ее. Больше не пугайся, поскольку нет на это причин. Меньше места было в каюте Люцифера, поэтому я не подойду к тебе.
– Что значит, не в монастыре? Даже не прибыла в монастырь? Что ты говоришь, Янина?
– Так сказали Сирило. Он оставил цветы и письмо. Не знаю, хорошо ли это. Он оставил их, потому что понял, что сеньора Моника не задержалась. Он сказал, что когда вышел, то на углу услышал о событиях на Мысе Дьявола. Кажется, нанятый кучер принес эту новость, который отвозил сеньору Монику туда. Этот человек рассказал…
– Что рассказал?
– Он был в бешенстве. Солдаты выгнали его оттуда, вынудили отказаться от обратной поездки и покинуть место. Кажется, хозяин поместья, где он должен был проехать, перекрыл путь. Не знаю, правда это или нет, потому что я слышала, как Сирило сказал, что вы пришли оттуда. И никто не обратил внимания…