Хуан Дьявол
Шрифт:
– Нет, Колибри, только размышляю…
– О чем, хозяйка? Капитану плохо, поэтому?
– Нет, Колибри, не думаю, что настолько плохо. Думаю, нет ничего чернее чудовищной ненависти, которая иногда проливает кровь между братьями, и хуже злобы, которая может подняться в наших близких по крови.
Взволнованная, она повернулась и посмотрела на Хуана, и среди теней, окутавших мрачную хижину, она будто видела одни глаза, яркие губы, белые руки, неясные очертания, которые заполняли все, завладевая Хуаном, заставляя ее отступить, будто восстало непреодолимое прошлое,
12.
Каталина де Мольнар опять села в кровати, испуганно прислушиваясь к глухому звуку приближающихся барабанов, раздававшихся всю ночь. В слабом свете лампады, милосердно поставленной у подножья царившего в спальне образа, распространявшей по комнате теплый трепещущий свет, бледный отблеск которой словно усиливал тоску, переполнявшую сердце матери. Она подошла к окну, выходящему на галерею. Все нескончаемые часы этой ночи она безуспешно звала служанок, теребила шелковые кисточки, висевшие на кровати. Теперь же нечто вроде детского ужаса подпрыгнуло к горлу, на миг погасив ее скорбь, и она позвала высоким голосом:
– Петра… Хуана…! Никого нет что ли? Боже мой! Что это? Что происходит? Отец Вивье!
Проходившая неподалеку тень заботливо приблизилась. Это был священник, вынужденный гость в роскошном доме Кампо Реаль, бледное похудевшее лицо казалось таким же беспокойным, как лицо Каталины де Мольнар, и он спросил:
– Каталина, что с вами? Что происходит? Хотели чего-то?
– Нет; сначала тишина, а потом… потом этот шум, музыка… Недостойно, что работники празднуют, когда цветы еще не засохли на могиле моей дочери…!
– Музыка, которую вы слышите, Каталина, – это не праздник. Я хорошо знаком с песнями этих людей, и это не праздник, наоборот…
В полумраке галереи Каталина де Мольнар приблизилась к священнику; с непреодолимым страхом они наблюдали за странным хождением черных форм…
– Это ритуал похорон, и в то же время. Слушайте, Каталина, слушайте хорошо: они говорят. Видите. Да. Говорят странные слова на африканском языке, но это означает одно. Единственное, что я понимаю из того, что они произносят. Это означает месть. Эти люди жаждут мести. И к тому же что-то несут, похоже, это носилки с трупом.
– Кого? Кого?
– Не знаю… не могу разглядеть, дочь моя. Все это так странно…
– Позовите кого-нибудь, отец. Служанки не отвечают, а дом полон слуг…
– В доме никого нет. Мы совершенно одни, Каталина.
– Совершенно одни? Что вы говорите, отец? Я знаю, что Моника уехала, но остальные…
– Ренато сразу уехал, а сеньора Д`Отремон тоже не замедлила с отъездом, забрав Янину и самых доверенных слуг…
– Мне страшно, отец! Мы должны вернуться в столицу… должны уехать… должны…
– Я уже думал об этом, но не у кого попросить экипаж.
– А Баутиста?
– Не знаю. Я видел, как он рано ушел с группой вооруженных работников, которых называет охранниками. Боюсь,
– Семья Д`Отремон… семья Д`Отремон…! – бормотала Каталина с болезненной яростью. – Из-за них умерла моя дочь, умерла моя Айме! Увезите меня отсюда, отец Вивье, я не хочу ступать по этой земле…! Хочу уехать подальше от этого дома, чтобы не видеть и не слышать их больше!
– Замолчите, Каталина! Слышите? Кричат там, рядом с хижинами. И идут туда с факелами… крики кажутся угрозами. Пойдемте отсюда, идем! Дойдем до церкви… Спрячемся у алтаря …
– Спрятаться? Вы думаете, они против нас?
– Их крики требуют мести. Что-то их возмутило, взбунтовало… Похоже, они преследуют кого-то на коне… Но идем, идем!
Они спустились по лестнице, быстро прошли через боковые сады, а преследуемый всадник приблизился к дому, остановив их, оцепеневших от удивления. Рядом с ними упал конь, а всадник спрыгнул, чудом не раздавленный. Это Баутиста, мажордом Д`Отремон, в порванной одежде, с покрасневшим лицом; все его высокомерие теперь растворилось в необъятном страхе. Он поднялся к скорбной старухе и престарелому священнику, и протянул руки:
– Защитите меня, помогите! Меня убьют, отец Вивье, убьют!
– Что происходит? Что случилось? – спросил священник.
– Меня ударили камнем и преследуют, как шакалы! Они нашли мертвой Куму на дороге. Они хотят отомстить, убить меня и всех, поджечь дом. Это демоны… они убьют меня! Они уже зашли…! Помогите…! Поговорите с ними, отец!
– Баутиста, Баутиста…! Смерть… Смерть…! – слышался отдаленный голос. – Правосудие против Баутисты! Хозяйку! Хозяйку!
– Они ищут сеньору Д`Отремон. Они не знают, что ее нет. Они требуют правосудия. Правосудия для вас, Баутиста. – проговорил старый священник.
– Они хотят повесить меня, забить камнями! – в панике хныкал Баутиста. – Посмотрите на мою кровь, отец Вивье, посмотрите! Они посмели действовать против меня, мерзавцы. Они убили двух охранников, которые пытались защитить меня. Остальные перешли к мерзавцам…
– Иисус! Они идут с этой стороны! – заметила Каталина.
– Меня убьют…! Спасите меня! – умолял Баутиста, ужасно перепуганный.
– К несчастью, думаю, я не властен это сделать, – указал отец Вивье. И между криками, доносившимися уже ближе, торопил: – Быстро, в церковь! Идем…!
Один камень, брошенный наугад, попал в колено Баутисты, заставил упасть, а священник, взглядом измерив опасность, побежал к ближайшей церкви, ведя испуганную Каталину.
– Смерть Баутисте…! Смерть хозяйке! – взывал оглушительный охрипший голос. – Там идет хозяйка…! И ей…! Смерть!
Отцу Вивье удалось закрыть трясущимися руками засов маленькой двери храма… Некоторые старые служанки дома Д`Отремон укрылись там, тоже испугавшиеся возможной расправы спятившей и ослепшей толпы. В страшном испуге они укрепляли дверь, волокли скамейки, пока священник напрасно пытался освободиться от рук Каталины, вцепившиеся в него, вне себя от страха, умолявшей: