Художественная культура русского зарубежья. 1917-1939. Сборник статей
Шрифт:
Лишившись возможности ставить спектакли, Шаров вернулся к актерской профессии. Во время съемок одного из фильмов в Вене Петр Федорович встретил старого знакомого, ставшего теперь во главе Йозефштадт-театра и Фолькстеатра. Вероятно, через него Шаров восстановил связи с театральным миром Голландии, завязавшиеся еще в конце 1920-х годов.
Теперь, в 1947 году, первым его спектаклем на главной сцене Амстердама Штадтшаубург стал «Месяц в деревне» И. С. Тургенева с известной голландской актрисой Энк ван дер Моер (1947). Затем последовали спектакли по русской классике, прежде всего, чеховские «Три сестры» в Амстердаме (1949), повторенные в 1954 и в 1965 годах.
Как пишет В. Вульф, «почти ежегодно игрались пьесы Чехова, Гоголя, Островского… В 1967-м в Роттердаме Шаров выпустил «Дядю Ваню» в театре «Шаубург»… В годы работы в Голландии Шаров ставил в Гааге «Горе от ума», оперу «Евгений Онегин», в Амстердаме – «Женитьбу» Гоголя, чеховского
В Амстердаме он создал свою школу. Многие ученики Шарова еще живы и вспоминают о нем с благодарностью. Среди прочих, Петр Федорович давал уроки декламации и королеве Голландии Юлиане. В 1961 году королева удостоила Шарова престижной награды «За вклад в театральное искусство».
931
Вульф В. Серебряный дождь. С. 116.
Когда в Европу приезжали на гастроли советские театры, Петр Федорович, где бы он ни был, всегда стремился посмотреть их спектакли, но ни с кем не встречался, опасаясь скомпрометировать знакомых.
В 1960 году Шаров смог поехать в Новосибирск с частным визитом к брату. На обратном пути он задержался в Москве, чтобы посетить Музей МХАТ. Так завязалось его знакомство с заведующим Фондом К. С. Станиславского Сергеем Вагановичем Мелик-Захаровым. В Музее МХАТ хранится письмо и несколько открыток, адресованных Мелик-Захарову. Видимо, тогда же было восстановлено знакомство с детьми Константина Сергеевича Кирой и Игорем Алексеевыми, с Ю. А. Завадским и некоторыми другими московскими приятелями – о них Шаров упоминает в своих открытках.
Благодаря этой переписке можно установить некоторые факты творческой биографии Шарова в последнее десятилетие его жизни. Перед началом театрального сезона 1961–1962 годов он сообщает, что скоро приступит к работе над спектаклем «На дне» в Австрии, в Инсбруке. Весной 1962 года пишет из Рима, что собирается «в холодную, но сердечную Голландию – ставлю снова «Ревизора»». Осенью 1962 года собирается ставить «Дядю Ваню» в Линце, но хочет приехать в Венецию, чтобы посмотреть гастрольный спектакль Театра им. Вахтангова «Живой труп». В 1962 году пишет о работе в Антверпене над пьесой Островского: «Ставлю «Мудреца»».
Тогда же: «Мой «вишневый сад» еще цветет», «Привет… перед отъездом в Antwerpen на постановку «Месяца в деревне»». И, наконец, открытка 1965 года, без точной даты, из Парижа: «Ну вот, моя «Чайка» пролетела и остановилась в Вене. Был очень, очень большой успех… «Шаров выдвинул Volkstheater на первое место Вены!»» И приписка: «Ставлю вечер рассказов. Высмеюсь! Опять, опять Голландия. Опять Чехов (теперь веселый)» [932] . Переписка с другом из Музея МХАТ очень много значила для Шарова. Он все время рвался в Москву, хотел попасть на юбилей К. С. Станиславского («Мне так больно, что я не могу участвовать в 100-летии К. С. Лично я был так близок ему!!!»).
932
Музей МХАТ, фонд КС.
Шаров всегда называл себя учеником Станиславского и пропагандировал его «систему». В то же время, так же как и Н. О. Массалитинов и Ю. Л. Ракитин, он не мог не видеть, что за рубежом система Станиславского часто преподносилась в упрощенной и искаженной форме: «Весь театральный мир изучает его систему, часто или ничего не понимая, а еще чаще спекулируя его именем» [933] . Виденные Шаровым на Западе постановки русской классики порой приводили его в ужас.
Сам же он работал без устали, ставя Островского, Гоголя, Чехова, Толстого, Горького в разных странах. Как пишет Клаудиа Скандура, «В 60-е годы Шаров, гражданин мира, работал как режиссер в Голландии, Италии, Германии, Австрии, Израиле, Японии, будучи, пожалуй, самым известным интерпретатором Чехова… В ноябре 1968 года в Центральном театре Рима с труппой Фоа-Феррари он поставил «Дядю Ваню». Мир переживал время протеста и обновления, и Шаров представил чеховских героев удивительно откровенно, полностью сохранив при этом текст и фабулу… Когда Шаров вместе с актерами выходил к рампе, публика встречала его бурными овациями» [934] .
933
Письмо С. Е. Мелик-Захарову, январь 1961 года. Музей МХАТ, фонд КС.
934
Скандура К. Указ. соч. С. 257
Это был последний спектакль Петра Федоровича Шарова. В апреле 1969 года его не стало. Похоронен русский режиссер в Риме, в городе, ставшем его вторым домом [935] . Королева Голландии Юлиана распорядилась поставить на его могиле памятник от имени своей страны. Скульптурная группа работы Марии Андриссен представляет финальную сцену из пьесы «Три сестры» Антона Павловича Чехова, любимого автора Шарова, режиссера, вводившего в западноевропейский театральный мир заветы старого Художественного театра.
935
См.: Кладбище Тестаччо в Риме. Алфавитный список русских захоронений. СПб., 2000. С. 117
Русская режиссура 1920–1960-х годов в Западной и Центральной Европе и на Балканах – тема новая не только по названиям спектаклей и именам постановщиков, но и по самому подходу к теме русской театральной эмиграции «первой волны», диктуемому особенностями материала.
До сих пор российские театроведы сосредотачивали свое внимание на небольших эмигрантских театрах, концертных программах или отдельных антрепризах, созданных русскими актерами для русской диаспоры и зарубежных любителей и знатоков русской культуры [936] . Подобные труппы оказывались, как правило, недолговечными из-за недостатка средств и ограниченного числа зрителей. Благородные попытки великих русских актрис Е. Н. Рощиной-Инсаровой и М. Н. Германовой или таких энтузиасток, как Дина Кирова, заинтересовать, в частности, французского зрителя русским репертуаром и найти поддержку у парижских антрепренеров оказались заранее обреченными. Вероятно, дело было в неумении, да и нежелании полностью «вписаться» в иную театральную среду, пойти навстречу запросам зарубежного зрителя. Правда, успешной оказалась деятельность драматурга и режиссера Н. Н. Евреинова, свободно перемещавшегося в иноязычном театральном пространстве в силу космополитического характера его творчества. Но именно это качество не давало ему возможности где-либо задержаться надолго и оказать серьезное влияние на развитие западных сцен, да он и не ставил перед собой подобной задачи.
936
См.: Литаврина М. Г. Русский театральный Париж. СПб., 2003; Максимова В. А. Е. Н. Рощина-Инсарова в Париже: Первые годы эмиграции // Диалог культур. Проблемы взаимодействия русского и мирового театра XX века. СПб., 1997
В нашем исследовании речь идет о тех, кто, будучи в эмиграции, оставил глубокий след в театральном искусстве Западной и Центральной Европы и Балканского региона. Три русских режиссера из «первой волны» эмиграции, находясь в разных странах, от Германии, Италии и Нидерландов до государств Балканского полуострова, начали профессионально работать с местными труппами и оказались востребованными и весьма полезными. Этим и объясняется столь продолжительное время их творчества: начатая ими в 1920-е годы работа в зарубежных театрах ограничивалась только сроками их земного существования.
В чем секрет успешной и высоко оцененной зарубежными историками театра режиссерской и педагогической карьеры Н. О. Массалитинова, Ю. Л. Ракитина и П. Ф. Шарова?
При всей разнице их личных судеб, склонностей и степени одаренности, дело, прежде всего, в той прекрасной профессиональной школе, которую они прошли в России, в стенах МХТ, Александрийского и других лучших театров Москвы и Санкт-Петербурга.
Не забудем, что их непосредственными учителями были К. С. Станиславский и В. Э. Мейерхольд. Эти великие режиссеры сочетали театральную практику с напряженной работой театральной мысли. Воспитанные в атмосфере требовательности к себе и профессиональной дисциплины, их ученики приступали к работе с иностранными актерами с чувством ответственности, отчетливо сознавая, что им предстоит соприкосновение с новой для них театральной средой. И Массалитинов, и Шаров, и Ракитин были людьми образованными и опирались не только на опыт хорошо знакомой им русской сценической культуры, но и на общеевропейские театральные традиции. Их опыт в русских дореволюционных актерских школах и студиях (а в случае Шарова и Массалитинова также и в «Качаловской» и «Пражской» группах артистов МХТ) научил их совмещать режиссуру с воспитанием молодых актеров. Самоотверженная работа с иноязычной труппой заставляла режиссеров мобилизовать все свои внутренние силы, все знания и опыт и в то же время пробуждала воображение.