Художник и его окружение
Шрифт:
Посторонние всегда правы, это вопрос житейский. Но прояснить нужно, потому что такие истории случались с Верой нередко. Хорошо, что в нашем случае все известно до деталей, имеются свидетели и даже бухгалтерские документы. Остается вставить картину в современную раму. Когда-то во времена Возрождения Джорджо Вазари именно так и поступал с биографиями тогдашних мастеров, увязав тем самым частное с общим, личное с историческим. А что нам мешает?..
Художники в Советском Союзе работали на государство, оно их учило, кормило, награждало и за ними присматривало. Задачи наглядной агитации и образы исторического времени тесно переплетались
Уже и не скажешь, что богема. Халтура должна была иметь непременные признаки: тематические – патриотизма и любви к родному краю, и стилистические – чтобы простому человеку (как все мы) было понятно. Поэтому халтура не всегда была авторской, иногда это было тиражирование известных произведений, специально подобранных для эстетического воспитания. Шедевры для тиражирования направляла Москва. Никакой фантазии, отсебятины не допускалось, только буквальное следование оригиналу. Например, картина художника Аркадия Рылова Зеленый шум. Пейзаж под веселым весенним ветром, раздолье, быстрые облака среди яркой небесной голубизны. Бодрящая прохлада, рабочее настроение. В общем, то, что надо. Сама картина хранилась в Третьяковской галерее, но художник наготовил немало авторских копий. Стандарт, который нужно было размножить и развесить по всей стране. Грандиозная задача. Работу копировали бессчетное число раз и несли сдавать. Художники старались, (чтобы не потерять права на последующую халтуру), бывало, даже сами не могли различить, где что. И Председатель Совета (строгий человек!) указывая на изготовленную автором копию, назидательно указывал: – Вот настоящий цвет. Вот глубина. А вы что нам принесли? Это же халтура. – И потрясал для убедительности оригиналом. – Идите, и сделайте, как нужно.
Было, впрочем, не до шуток. Интересы государства представлял Художественный совет. В памяти художников старшего поколения истории, связанные с Советом, хранятся как бы отдельно, каждый пережил здесь свои взлеты и огорчения. Это была заметная часть творческого бытия, если, конечно, связывать его с заботами о пропитании, что тоже не лишнее.
Вот как это выглядело на свежий взгляд. В коридоре под стеной сидят рядышком мужчины и женщины средних лет, благообразного или вдохновенного вида, как бывает среди людей искусства. И смотрят на дверь, вернее поверх двери, там время от времени вспыхивает лампочка. По такому сигналу один из сидящих вскакивает и исчезает за дверью, занося с собой готовую работу (халтуру). В большой комнате, почти зале, тоже сидят люди средних лет, почти все мужчины. Но вид у этих другой. С той стороны двери – напряженно-взволнованный, чуть даже жалкий, что созвучно настроению человека, ожидающего решения своей участи. У людей в комнате вид спокойный, значительный, сидят они расслабленно, даже слегка устав от напряженной работы. Вошедший ставит свою халтуру на мольберт и удаляется молча, откуда пришел. Полагается ждать снаружи, пока идет обсуждение. Потом зовут. Могут принять с первого раза (это удача), могут совсем не принять (это тяжелая драма), а чаще всего делают замечания – поправки. Иногда по мелочам, но много. Иногда одну, но такую, что всю халтуру нужно менять. Вы что не видите, Ленину вас, как пьяный? Что значит, почему? Это у вас нужно спросить… Или: Все более-менее хорошо, но Василия Блаженного нужно отодвинуть немного от Кремля. И не спорьте. Сантиметров на десять.
Можно, конечно, возражать, но это только нервы трепать (и очередную халтуру не получишь, другому отдадут). Потому что таково мнение Совета. Для некоторых – с особенным даром и такие поправки нестерпимы и даже мучительны, но большинство переживает ситуацию спокойно. Как должное. Халтуру полагается унести в большой полукруглый зал с верхним светом, где трудится одновременно десяток таких же сдатчиков, и там внести эти самые поправки. Иногда можно поспеть даже к концу Совета, а нет – тогда на следующий. Зато потом, если пройдет гладко, вот она вожделенная баночка с клеем и ярлычок, чтобы налепить с задней стороны холста. Работа принята. Теперь можно в бухгалтерию, не сразу, конечно, еще ждать, пока заказчик оплатит, но это уже мелочи.
Дискуссии при приемке халтуры носили мировоззренческий характер. Вот пример такого диалога.
Комиссия. Ваше полотно – сугубо пессимистическое. Настроение бросается в глаза. Поле черное, вороны какие-то. Что это такое? Народ не поймет.
Художник. Поле черное, потому что хорошо вспахано. Я по справочнику смотрел. Видите, сорняков нигде нет. Зерно на нужной глубине, потому и вороны добраться не могут. А по птицам видно, поле живое. Дайте пруд, я вам лебедей нарисую.
Комиссия. Не нужно иронии. Мы сами разберемся. Где трактор? Хоть бы столб электрический. Ворон не забыли, а на столб фантазии не хватило? Кому это вы рассказываете? Люди будут смотреть. Где машины, техника? В какой стране живете? Не забывайте.
Художник. – Да вы гляньте, как вспахано. Разве сохой так вспашешь? Я со специалистами советовался. Это именно машинная вспашка. Глубокая. Я вам книгу принесу, покажу. А столбов нет, потому что село далеко. Там, конечно, есть. По настроению работы видно, что есть.
Комиссия (чуть добрее). А что нельзя было высоковольтную линию пустить на заднем плане?
Художник (сдаваясь). Можно, конечно. Но я хотел…
Комиссия. Так вот, пожалуйста, не спорьте, а допишите. И белил добавьте, чтобы заметно. А ворон уберите категорически. Не нужны они.
Требования к халтуре были привычными и однозначными, объяснять два раза не приходилось, но для некоторых глубинная сущность различия не доходила, и они писали все работы так, как если бы они были творческими. Такая роскошь в цеховой художнической среде не одобрялась. Но с отдельными личностями приходилось смиряться. К последним относилась и Вера. Убедить ее в том, что халтура – не только определение, но и суть, было невозможно.
Заказы на халтуру сосредотачивались в Художественном Фонде Союза художников и оттуда распределялись между заинтересованными лицами. Заказчики живописи то же были разные – побогаче и победнее. Поэтому в Фонде их и распределяли соответственно. Для своих проверенных людей и для лиц, более удаленных от кормушки (так тогда говорили). Вера принадлежала к последним. Потому, когда пришел заказ из районной больницы, работу отдали ей. Больницы – организации небогатые и стараться для них особых охотников нет. Заметим, однако, что и это вчерашний день, сегодня, если лекарство завезут, и то хорошо. Но раньше (в мрачные застойные годы) так было.
Сюжет для больницы подобрать было сравнительно просто. Лучше всего для этой цели подходил натюрморт или пейзаж. Вера выбрала пейзаж. Купальщицы возникли вроде бы сами собой. Банная эпопея еще только предстояла, а тема уже нашлась. На эскизе Вера изобразила группу женшин на берегу реки со склоненными к воде деревьями. Обнаженные тела светились в густой летней тени.
– Даже не думай. – Ужаснулась искусствовед Нина. – Ты что? В районную больницу? Они такое в жизни не возьмут.