Хулистан
Шрифт:
– Вы хотите сказать, что с пяти лет ваши дети почти не видятся с родителями? – удивился я. – А кто же их воспитывает?
– Их воспитывают профессиональные педагоги. Разве это не лучше? И за детьми постоянный надлежащий контроль, и родители не обременены многочисленными хлопотами. За все платит государство!
– Но как это? А если я не хочу? А если я желаю, чтобы мой ребенок рос со мной рядом? Для чего же тогда рожать детей, если государство забирает их чуть не с пеленок? Это мой ребенок, черт побери! – возмутился я.
– Бобби, а у вас есть дети? – подчеркнуто вежливо спросил Хариф.
– Нет. Нет у меня детей!
– Никакого, – удовлетворенно ответил Хариф, – Мистер Ганн, государство должно заботиться, прежде всего, о ребенке, а не о его родителях. О том, чтобы каждый ребенок вырос здоровым и образованным. Родительский эгоизм не может быть важнее для государства, чем интересы самого государства, важнейшей функцией которого является воспитание полноценных граждан!
– Это уже какой-то тоталитаризм в квадрате! – упрямо бросил я.
– Никакого тоталитаризма. Большинство родителей сами с удовольствием отдают детей в государственные школы, понимая, что так лучше для детей. Это и есть настоящая родительская любовь. Ну, а кто не хочет…
– И что? Что – если я не хочу?
– Если вы не хотите, можете отдать ребенка в частную школу.
– У вас есть частные школы?!
– Есть. Они платные. Причем, вполне доступны по ценам. Но по нашим правилам ребенок, закончивший частную школу, не может быть зачислен в бесплатные государственные высшие учебные заведения – и будет вынужден, таким образом, продолжить обучение в частном университете. И скажу вам со всей ответственностью, мистер Ганн, в частных школах и университетах уровень образования намного ниже. Соответственно, и работу с дипломом частного университета вашему ребенку будет найти труднее.
– Понятно, – усмехнулся я. – Не мытьем, так катанием… Ладно, а где больница? Или вы скажите, что все гюлистанцы такие здоровые, что им и врачи не нужны?
– Больницы в этом поселке пока нет. Но должны построить. Есть поликлиника. Поэтому жители при острой необходимости ездят в соседний поселок, это недалеко. Вас еще интересовали магазины. Так вот, практически все гюлистанцы приписаны к определенным супермаркетам, которые расположены в Велиабаде. Несколько раз в месяц семьи делают заказы – и товары привозят к ним прямо домой специальные службы. Ну, а если кому-то необходима какая-то мелочь, он всегда может отовариться в любом магазине в городе. Из поселка каждые полчаса выезжает автобус в город.
– Странно, – удивился я. – Но почему нельзя открыть небольшой магазинчик прямо в поселке?
– А зачем? Все равно этот магазинчик не сможет конкурировать с большими супермаркетами, которые делают своим постоянным клиентам значительные скидки, на уровне оптовых цен. В общем, в этом поселке почти и нет никаких частных заведений торговли или фирм по услугам. У нас все давно уже организованно в лучшем виде крупнейшими компаниями.
– Ясно – монополизм! Всех мелких собственников ваши акулы бизнеса давно съели. А то и запретили по закону.
– Не утрируйте, пожалуйста. У нас все так же, как и в других странах со свободным рынком: выживает сильнейший.
– В таком случае, этот ваш рынок – слишком «свободный». В нормальных странах такая степень монополизации просто невозможна: там есть действенные законы против монополистов.
– Бобби, монополизм – не самое большое зло, поверьте. Монополии создают стабильный рынок товаров, стабильные рабочие
– Человеку нужен выбор! Неужели не понятно? А если ваш монополист завтра решит, что я должен есть сосиски только одного вида? Что тогда делать мне – покупателю? Давиться всю жизнь этими сосисками? – воскликнул я в отчаянном возмущении.
– Никто вас не заставляет есть сосиски, – ухмыльнулся Хариф моему жалкому аргументу. – Можете купить самую дорогую колбасу в самом престижном магазине. Есть еще вопросы?
– Нет! Я все понял! – ответил я зло.
– Тогда поедем?
На этот глупый вопрос я не счел нужным ответить – и довольный моим молчанием Хариф завел свой драндулет.
Большую часть дороги до отеля мы так и промолчали. Я чувствовал себя обиженным, сам не знаю, чем. И эта смутная обида непонятным образом обратилась против моего гида. Словно это он был виноват в моем глухом раздражении, неотвязно зудящем в душе блошиной чесоткой. Хариф тоже не выказывал желания говорить. Он сосредоточенно крутил баранку, но было заметно, что мысли его заняты чем-то своим, сугубо личным, никак не связанным ни со мной, ни с моей на него глупой обидой. И я вдруг подумал, что у этого толстяка, с которым меня так тесно связала в последние два дня судьба, есть своя, скрытая от всех жизнь – целый мир мыслей и переживаний, в который мне никогда не пробиться.
Кто он – мой молчаливый шофер? Есть ли у него семья, дети, родители? Есть ли у него друзья? Или у него есть собака или кот, поджидающие его каждый вечер дома в надежде на лакомый кусочек и небрежную ласку? О чем мечтает этот человек? Чего боится? Что для него важнее всего в жизни? Быть может, этот толстяк, такой с виду простой и даже глуповатый, в глубине души человек ранимый, не лишенный чистых романтических чувств? Быть может, он даже пишет стихи, или играет на флейте лунными ночами, запершись от мира в своем маленьком загородном домике?..
«Нет, это смешно! – усмехнулся я своим мыслям, критически разглядывая заметную проплешину на макушке мужчины, его толстую короткую шею, неприлично заросшую черными кучеряшками, и на воротник рубахи не первой свежести. – Он – обычный человек. Такие не играют по ночам на флейтах. Такие как он плотно едят перед сном, а потом храпят до самого утра, пока их не разбудит безжалостный будильник, призывая к ненавистной работе. Скорее всего, у него и женушка есть под стать ему – такая же толстая и неопрятная – и не меньше трех сопливых детишек. Возможно, он и не глуп, и даже не лишен некоторой романтичности, но он явно трус. В этой стране невозможно не быть трусом. Ибо, если верить его собственным рассказам, все в этой стране построено на унижении и насилии. И как в таких условиях сохранить благородство чувств и дерзость мыслей, спрашивается?.. Бедный, бедный Хариф!»
Как раз в этот самый миг, словно почувствовав мой сверлящий взгляд на своем затылке, Хариф беспокойно заерзал и полез свободной рукой в карман пиджака.
– Вы разрешите? – спросил он, не оборачиваясь, и вяло помахал в воздухе пачкой сигарет.
– Могли и не спрашивать, – отозвался я. – Вы в своей машине.
– Да, но вы гость. А у нас говорят: гость в доме – хозяин.
– Это шутка?
– Это пословица, – добродушно ответил он, словно не поняв намека. – Я все же закурю с вашего позволения.