Хулистан
Шрифт:
В Куско было красиво и скучно. В Мачу-Пикчу – даже слишком красиво, но еще скучнее. Возможно, если бы я был один, все эти циклопические пирамиды, возведенные для своих кровавых ритуалов древними инками, и эти дикие горные громады произвели бы на меня должное впечатление. Но я был в тесном окружении ахающих на каждом шагу и беспрестанно хлопающих затворами фотоаппаратов туристов, большей частью узкоглазых и пожилых, и чувствовал себя с ними паршивой овцой в образцовом стаде угрюмого перуанского пастуха в широкополой шляпе, перегоняющего своих жирных овечек с одного туристического пастбища на другое.
У
Короче, я не стал возвращаться с группой. Вышел из автобуса в ближайшем городке, взял в аренду автомобиль, вооружился картой и покатил по горным дорогам, понадеявшись на удачу. На второй день я, конечно, заблудился среди этих драконьих хребтов. Точнее, всего лишь чуток сбился с маршрута. А окончательно меня «заблудил» местный абориген, встреченный на пыльной заоблачной дороге, по которой я нервно катил, а он лениво волочился, словно заслуженный пенсионер по одной из аллей Сентрал парка. Я, разумеется, ни в зуб ногой на кечуа, а по-испански знаю не больше десятка слов. А этот небожитель знал английский… словом, лучше бы он не знал его вовсе.
Я спросил мужичка о главной дороге. «Camino! Camino! – почти кричал я, отчаянно изображая рукой извивающуюся змейкой горную дорогу. – Highway! Autobahn! City! La Ville!.. Die Stadt, fuck you!». «El camino en la cuidad?» – наконец-то догнал этот дохляк и стал занудливо объяснять, а еще больше показывать на своих корявых пальцах, как на нее ловчее и быстрее выехать. У меня просто не хватило терпения его дослушать и досмотреть, иначе бы я не рванул от него, обнадеженный, что где-то впереди все же есть признаки цивилизации, а благоразумно вернулся назад, к дороге, на которой хоть иногда пестрели столбики с указателями и с которой я так неосторожно съехал. В итоге, к вечеру я очутился в совершенно дикой местности. Ехать обратно смысла не было – кончался бензин – и я упорно продвигался вперед по чуть ли уже не козьей тропе. Потом машина, пару раз натужно чихнув, стала. Я даже не успел прибиться к обочине. Хотя, подобная предосторожность была совершенно излишней – за последнюю пару часов мне не встретился ни один автомобиль. Долго раздумывать не приходилось – начинало темнеть. Так что я без сожаления бросил свой «форд», закинул рюкзак за спину и затопал вперед, надеясь, что рано или поздно дорога меня куда-нибудь да выведет.
Мне повезло, обогнув первый же поворот, я увидел выше по склону, метрах в пятистах, небольшую деревушку – с десяток строений грубо сложенных из плоских желтоватых камней. Немногочисленные жители деревни встретили мое появление без особого удивления. Пожилая толстая женщина, запеленатая в какую-то войлочную шаль и скульптурно восседавшая с потухшей сигаретой в гнилых зубах на серой булыге у околицы, сразу указала грязным пальцем на одну из хибар, смачно причмокивая вытянутыми в дудочку вялыми губами:
– Чо-чо! Чо-чо!
Оказалось, что в этом доме жил мужчина единственный в деревне знавший английский, а звали его именно Чочо.
Чочо был крепким низкорослым мужчиной лет сорока, с маленькими тусклыми глазками и заросшими редкой седой щетиной широкими скулами. В домике, состоявшем всего из двух небольших комнат, жили вместе с ним его жена и трое детей: сын лет четырнадцати
– Садитесь, мистер, – сказал спокойно Чочо, и указал место рядом с собой.
У меня оставалось в рюкзаке с полбутылки виски, я сразу и выставил пузырь на низенький круглый столик. Девочек угодливо угостил шоколадом, а парню дал пачку жвачки. В итоге все были довольны. В особенности я, нашедший на ночь кров, а главное – человека, способного понять меня и помочь в моем затруднении.
Ужин, в виду неожиданного и редкого гостя, прошел в молчаливой торжественности. Как только убрали со стола, хозяйка с девочками переместилась в соседнюю комнату, оставив нас для мужской беседы. Тут я и рассказал Чочо о своей проблеме, о которой он, впрочем, и без меня уже догадался.
– Знаете, мистер, мы живем в такой глуши, что к нам только и попадают люди по недоразумению. С начала года вы – третий. К сожалению, в деревне нет бензина – только керосин для ламп.
– Керосин мне не подходит, – огорчился я.
– Разумеется, – утвердительно кивнул Чочо, – Но вы не расстраивайтесь, утром я отправлю сына на муле в поселок, где можно раздобыть бензин. У вас есть канистра?
Канистры у меня не было. Чочо неодобрительно покачал головой.
– Ничего, мы что-нибудь придумаем. Но вам придется подождать.
– Это будет долго?
– Это будет не быстро, – поправил меня Чочо.
Прежде чем лечь спать, (а спать легли мы рано, ибо, чем можно занять себя в горной деревушке, где нет света?), мы еще чуток поболтали с хозяином – рассказали друг другу немного о себе. Оказалось, что он в молодости успел погулять по белу свету – объездил почти всю страну и даже выезжал на заработки в Чили и Никарагуа. В своих странствиях он сменил много профессий, но больше всего ему запомнилась работа портером в одном большом отеле в Лиме. Там он и научился достаточно внятно говорить на английском.
– Чочо, – спросил я его, – почему же вы вернулись в деревню? Вы ведь сами сказали, что вам легко жилось в городах. А здесь? Разве вам здесь не тяжко после городских удобств и развлечений?
– Я бы и не вернулся, – ответил мрачно Чочо. – Если бы не умер мой младший брат, которому достались по нашим обычаям отцовские земля и дом. Когда у тебя есть своя земля и дом, ты свободен. А если есть еще жена и дети, ты счастлив. Ведь меня и невеста ждала в деревне, пока я накоплю денег, чтобы мы могли завести свое хозяйство. А тут вдруг брат помер, вот я сразу и вернулся.
Спать меня уложили там же, в гостиной, на тех же шерстяных ковриках, на которых мы ужинали. Я разделил постель с Чочо, укрывшись с ним одним большим одеялом, очень легким и теплым, а под головами у нас были маленькие, расшитые какими-то фантастическим орнаментом подушечки. Чочо сказал, что на этих подушечках написаны древними буквами, которые сейчас никто не понимает, заклинания против злых духов, и что я на них усну как младенец, у которого душа чиста, а разум невинен. Так и случилось: я лег и проснулся, казалось, в один миг.