Хватка
Шрифт:
— Да уж, — улыбнулся Ремер, — нам повезло больше. Дело в том, что в штабе каким-то образом оказался большой комплект фотопортретов. Жаль только, что за исключением главного фото, все были в одном экземпляре. Вот мы, пользуясь случаем, и разгрузили местный отдел пропаганды. Кому-то достался рейхсфюрер Генрих Гиммлер, кому-то рейхсляйтер Мартин Борман…, а мне доктор Геббельс. Но, это все отвлекающие детали, простите меня, Винклер, я бы хотел перейти к делу.
— Слушаю вас, — с готовностью ответил гауптман.
Ремер положил перед собой фуражку, пригладил волосы и встал:
— Винклер, — майор подошел к окну, не решаясь сразу задать интересующий его
— Вы можете не стесняться, Фридрих, все останется между нами, даю слово, — понизив голос, заверил гауптман.
— Тут такая ситуация…, — тянул с решением майор, — некоторые секретные директивы…, я их просто не могу понять.
— Например?
— Ну вот, …хотя бы сегодняшний случай. Вчера я, исполняя одно из «грифовых» распоряжений, через своего помощника Юзефа вызвал к себе старшего еврейской общины этого села. Хорошо, что они опаздывают, давая нам возможность нам поговорить. Я опущу некоторые детали бумаги, циркуляр все же секретный, но …не могу не спросить: вы знакомы с июльским документом по евреям?
Винклер не торопился с ответом. Несколько секунд он молчал, после чего неторопливо расстегнул верхнюю пуговицу кителя и только тогда ответил:
— Знаком. Наверняка и вам известно, майор, что практически все из секретных распоряжений проходят через нас. Иначе просто не может быть, поскольку группы зачастую оказываются в таких ситуациях, что незнание некоторых секретных циркуляров может стоить нам жизни. Но ведь июльский документ по евреям уже четвертый…
— Все верно, — согласился Ремер, — ровно столько нам и доведено для исполнения.
— Странно, — удивился командир специальной группы. — Что там не так? Лично для меня все понятно.
— А для меня нет, — признался майор, — потому и хочу поговорить с вами, получить какие-то разъяснения.
— Спрашивайте…
Эрих Ремер вынул из кармана сигареты, вытряхнул и прикурил одну из них, а пачку бросил на стол, предлагая таким образом закурить и Винклеру:
— В опросных листах для евреев…, — выдыхая к потолку табачный дым, начал излагать суть своего вопроса майор, — столько пунктов… Скажите, а к чему задавать им столько вопросов? Вам не приходилось читать наши докладные по проработке еврейского вопроса? То, что мы там отображаем, просто цирк. Но, — признался Ремер, — и это было еще было терпимо. Последнее же распоряжение…
Я от него впадаю в ступор! Что может значить пункт: «лично отбирать и отправлять в Германию самых сильных, здоровых, чистокровных евреев, способных к воспроизведению потомства»? Хочу напомнит, коммунисты уже делали что-то подобное, отправляя неугодных за Урал. Ни к чему хорошему это не привело. Зачем нам повторять эти ошибки? Мы победители. Кто нас будет судить? Собрали это змеиное племя, вывели в лес и расстреляли! Какой смысл тратить столько сил и времени?
— Эрих, — предчувствуя непростую беседу, потянулся к сигаретам и Винклер, — Вы ведь внимательно читали документ?
— …И не раз, — с раздражением ответил тот.
— Чудесно. Тогда Вы не можете не помнить, что там четко сказано: «признанные непригодными для транспортировки — полукровки, старики, больные и так далее, должны быть уничтожены на местах, без транспортировки». Что Вас не устраивает?
— Отбор, — внезапно вспылил, обычно спокойный майор, — это чертово густое сито, через которое нам всех их надо будет просеять! Я просто не могу понять, зачем это делать?
Если бы я не знал политику Германии в отношении евреев, то подумал бы черт-те что. Складывается впечатление, что их хотят согнать со всей Европы в одно место. Там тщательно перебрать, как семена. Ну, а дальше… Я не знаю, что дальше, — признался вдруг майор. — Но ради смеха осмелюсь предположить нечто совершенно фантастическое. Скажем, к году 1949-му, когда мы уже твердо обживемся в России, их, евреев, где-то соберется столько, что сгруппированный нами и, прошу заметить, их имеющий отменное здоровье кагал, впору будет отправлять завоевывать, а после обжавать какую-нибудь страну.
Кто там их издревле притеснял? Египет? Можно попробовать. Или лучше государства послабее: Саудовскую Аравию, Палестину или какой-нибудь Йемен…
Винклер задумчиво курил. За те дни, что они провели в Легедзино, он здорово сдружился с этим образованным, начитанным офицером. Что и говорить, в данный момент трещал по швам его долг сотрудника секретной службы, обязывающий Фридриха немедленно докладывать наверх и изымать из рядов армии тех, кто особенно углубляется в подобного рода рассуждения. М-да, многого, …очень многого Ремер не знал, а потому делал свои идущие вразрез с решениями командования выводы. Его пытливый ум удивительным образом чувствовал — пробелы в поступающей сверху информации есть.
— Жаль, Эрих, — произнес, наконец, Винклер.
— Чего Вам жаль? — не понял майор.
— Мне жаль, что я не могу дать вам достаточно информации по этому вопросу, — пояснил гауптман, — Вам просто придется поверить мне на слово. Можете быть уверенным: и в этом вопросе все взвешено и выверено.
Спокойно, я подчеркиваю, Эрих, спокойно выполняйте то, что от вас требуется и отбросьте все эти смешные фантазии о том, что евреи завоюют какую-то страну к 1949 году. Мы сделаем все, чтобы в ближайшие пять лет их осталось на Земле не более трех процентов от того, что проживает сейчас. Сами подумайте, где им будет взять силы завоевать хоть кого-то? Все места, мой друг, из которых их изгоняли, уже надежно обжиты: и Египет, и Палестина, и…, страна запретов Йемен. А что касается вашего непонимания последних циркуляров, то лично я, как другу, Ремер, могу лишь настоятельно посоветовать не стараться что-то понимать. Командуют делать так — делайте! Да, не спорю, это грязная, но, поверьте, в немалой степени это еще и необходимая работа…
В этот момент взвизгнули разбухшие от дождя входные двери и в темном тамбуре на короткое время появился свет:
— О, господин майор, простите, — входя и стряхивая с солдатской накидки на сухой и пыльный пол целый водопад, извинялся Юзеф, — по дорогам текут настоящие реки. Мы опоздали…
— Ничего страшного, — все еще обдумывая услышанное, ответил Ремер, — мы с гауптманом провели время …за интересной беседой, господин Калужинский. А я смотрю, вы не один?
Винклер только сейчас разглядел, что позади массивной фигуры поляка прячется кто-то еще. Накрывшись с головой куском мокрого брезента, незнакомец не торопился открыть свое лицо.