Хватка
Шрифт:
— Слушаю, господин гауптман, — отозвался от ворот поляк.
— Знаешь, где живет Бараненко?
— Знаю, гер офицер.
— Nun gut, Fogel, wir werden Euch verlassen. Das Madchen nicht beruhren, werfen Sie in den Hof, und die Mutter gehort Ihnen…
Выйдя из сарая, Винклер глубоко вздохнул. Перед его глазами словно белое пятно солнечного зайчика все еще стоял образ красивого женского тела. Стараясь быстрее освободиться от этого наваждения, он тут же приказал лейтенанту Гафну собрать всех людей, находящихся во дворе и немедленно отправиться к дому, на который укажет Калужинский.
— Быстрее, Отто! — торопил гауптман. — Мы с господами офицерами,
Гафн послушно дернулся выполнять приказ, но, вдруг увидел, как из сарая выволокли и швырнули на землю совсем ещё юную девушку. Остановившись, он произнес:
— Винклер, мои волки тоже голодны!
— Ваши волки? — выпучил глаза гауптман. — Они разжирели от безделья, Отто! Или их главная задача — охранять самих себя? Копать, строить, стоять в карауле — насколько я успел заметить, в последнее время этим занимаются исключительно наши приданные силы. Ну чем не жизнь для разведчика, правда?
Оставьте слабости слабым, лейтенант и не обсуждайте приказы! Нужно немедленно захлопнуть мышеловку…
Юзеф Калужинский, дабы не накликать и на свою голову гнева командира спецгруппы, проскользнул меж солдат, и бегом через калитку направился к дому Бараненко. Примолкший Гафн и его разведчики, а так же те, кто оставался во дворе из приданных сил, молча вытекли за забор и побежали за поляком.
Двор моментально опустел. Возле дома агронома остались лишь Винклер, Ремер, Вендт и Бауэр. Командир специальной группы СС, задумавшись, кисло смотрел на впавшую в безумство девушку, что бросалась к воротам сарая и пронзительно кричала «мама!». Двое солдат, как видно, дожидавшиеся своей очереди на то, чтобы удовлетворить свои низменные потребности, косились на офицеров, и раз за разом зло отшвыривали ее от проема.
Вильгельм Вендт, глядя на это, достал сигареты и нервно закурил:
— Жестко, командир, — стараясь выглядеть равнодушным к происходящему, заметил он. — Как медик, должен предупредить, опасно. Она, скорее всего, погибнет…
— А вас не спрашивают, — огрызнулся гауптман, — эй, вы, двое! Обратился он к тем, что стояли в ожидании у ворот сарая, — слышите?
— Да, господин гауптман.
— Когда …наиграетесь, ничего здесь не жечь и громить! Женщину не добивать, так и передайте Фёгелю. Сделаете свои дела и дружно выдвигайтесь к кургану. Сейчас половина десятого, любой из вас, кто прибежит к штольне в пятнадцать минут одиннадцатого, получит пулю! Вам ясно?
— Так точно, — понуро, но со скрытым одобрением ответили солдаты, в который раз отбрасывая от ворот едва находящую в себе силы подняться на ноги девушку.
— Идемте, господа, — скомандовал Винклер и направился к калитке.
Задумчивый Вендт и растерянный Ремер медленно двинулись следом, и только бледный, как мел Бауэр, по какой-то причине остался стоять на месте.
— Конрад, — бросил гауптман из-за забора, — вам подарить эту девочку? Идемте же скорее! Надо решить наши проблемы до приезда «тыловиков».
— А они? — глухо спросил «Крестьянин» и кивнул в сторону сарая.
— Что они? — не понял командир.
— Тоже сейчас решают наши проблемы? — с нескрываемым вызовом поинтересовался археолог. — Мне казалось, что мы воюем против солдат, …с войсками. Что плохого нам сделала эта женщина или эта девочка?
— Они пытались обмануть меня, Конрад, — остановившись и, стараясь говорить как можно сдержаннее, ответил из-за забора Винклер, — я их предупреждал.
— Но ведь они …уже сказали вам правду? — стоял на своем обер-лейтенант. — Цель достигнута! Зачем издеваться? Наверное, всем нам все же стоит подумать, как потом майору Ремеру исхитриться и потушить пожар недовольства населения? А ведь он обязательно разгорится, с таким-то отношением властей к селянам. Нас с вами станут ненавидеть…
— А вам не начихать на это, Бауэр? — стал злиться гауптман. — И с чего ради нашему майору Ремеру чего-то бояться? Запомните, все без исключения люди, живущие в большом страхе, всегда стараются поскорее забыть все плохое. Так уж устроены наши головы. Не верите? Спросите на досуге у Вендта. Мозгокопателям их учреждения давно известно, что память человека имеет природную защиту, и потому настроена на отрицание любого негатива, переходящего грань человеческого восприятия. Чем он страшнее, тем быстрее это из нее стирается, черт! — побелел взбешенный Винклер, не в силах слышать сдавленные женские крики, долетавшие об его ушей. — О чем мы говорим? Идет война, обер-лейтенант, и победителю достается все! Отставить сожаление и слабость! А чтобы вы быстрее пришли в себя, посмотрите на свою руку! Давно перестало болеть? А ведь это такие же добрые люди, селяне, оформили вам в Польше серьезное ранение в предплечье…!
Винклер пнул забор ногой и зло продолжил:
— У меня сейчас нет ни времени, ни желания выяснять с вами отношения. Если вы вознамерились поучаствовать в солдатских оргиях, то пойдите и займите очередь! Да! — едва вознамерившись отправиться по следам разведчиков, — тут же леденящим тоном заметил гауптман, — вспомните наш вчерашний разговор, Конрад. Моя память стирается только один раз. Один! …Идемте, господа…
Петрок строгал у сарая тонкие заготовки зубьев, а дед Моисей сидел на пороге дома, доводя ножом эти белесые, твёрдые палочки до требуемых размеров, и тут же, по очереди, подновлял ими недостачу в сложенных у стены граблях. Услышав топот множества ног, старик и внук дружно подняли головы. Удивленный Петруха только и успел, что заметить про себя: «и куда их черт несет? Бегут, как на пожар…»
Калитка в их двор была открыта. Первым в нее ввалился переводчик немцев, пан Юзеф. Запыхавшись, он сразу же отступил в сторону, давая дорогу солдатам и указал им рукой на деда. Немцы, злые, как те слепни от жары, бряцая оружием, в один миг подскочили, схватили старика под руки, подняли его над землей, и со всего маха ухнув спиной о стену, прижали к ней, не давая толком вздохнуть.
Услышав шум, из дома вышла бабушка Мария и мать, которая тут же затолкала высунувшуюся из проема любопытную малышню и закрыла перед ними дверь. Моментально оценив незавидное положение мужа, пожилая дворянка резко подалась вперед, и Петрок вдруг подумал, что сейчас она схватит грабли, оставшиеся лежать у стены, и погонит обнаглевшую немчуру со двора. Но даже эта его глупая фантазия не шла ни в какое сравнение с тем, что случилось в следующий миг. Бабуля подошла к солдатам и так же спокойно, как она разговаривала с домашними, заговорила с фашистами на немецком языке.
Было видно, что ошарашенные этим гитлеровцы растерялись, и отвечали бабушке коротко и невпопад, то и дело, косясь в сторону едва успевшего отдышаться пана Юзефа. Петруха даже рот открыл. Баба Мария шпарила по-немецки без запинки и, судя по всему, в этот момент даже делала выволочку своим непрошенным гостям за то, что по неведомой пока для нее причине, они так неуважительно относятся к ее супругу.
О том, что деду приходится худо из-за его, Петрухиных, вчерашних похождений, оторопевший от происходящего внук пока даже не догадывался.