Хватка
Шрифт:
— С керосинками? — удивился шахтер.
Винклер, в любой момент готовый спрыгнуть в яму и лично попытаться проникнуть в ход, вдруг замер на месте. Спешка в таком деле могла стоить очень дорого. Отыскав глазами среди солдат фигуру Гафна, он спросил:
— Отто, сколько у вас электрических фонарей?
Разведчик глубоко вздохнул и ответил только после паузы:
— …У нас всего четыре пехотных «Pertrix 679L», и у подкрепления, кажется, еще три. Но я не стал бы надеяться на то, что это нас здорово выручит.
— Почему?
— Батарейки, гауптман, — признался лейтенант, — они имеют свойство садиться, а менять их тут было негде и некому.
—
Разведчик медлил недолго:
— Поступим так, — поворачиваясь к выходу, заключил он, — сейчас я позову и отправлю в эту дыру несколько своих людей. Соберем все фонари и отдадим тому, кто пойдет первым. Пока схожу за людьми, вы найдите нить, или крепкую, тонкую веревку. Можно даже ту, которой ребята, отданные под команду Боммеля, опечатывают ящики. Нужно связать бойцов меж собой, ведь никто не знает длины этого хода. Солдаты поползут цепочкой и будут на расстоянии слышимости голоса сообщать нам то, что будет видеть первый из них. Других идей у меня нет…
— Отлично Отто, — согласился с решением лейтенанта-разведчика Винклер, — тогда все остальные берем ящики, выносим их на улицу и остаемся там! Боммель! Принесите бухту с веревкой и попросите у приданных сил фонари, скажете я приказал.
часть 2 глава 6
ГЛАВА 6
Яринка терпеливо опустила ниже таз с грязной водой. Восьмилетняя Олэночка, до того в меру своих детских сил помогавшая ей стирать перепачканные землей штаны Васька, вцепилась в кромку и, поджав от старания нижнюю губу, всем своим видом показывала, что и тут старшей сестре без ее помощи никак не обойтись. Хорошо, что сами штаны вместе с другим бельем лежали сейчас в кадке, дожидаясь полоскания. Оттого воды после стирки в оцинкованном тазике оставалось меньше половины.
Одна Ярина за это время уже давно бы обернулась. Даже набрать ведро чистой, из колодца, успела бы, но, так уж устроен мир. Когда-то и ее мать точно так же терпеливо приучала к основам домашнего хозяйства.
Перейдя порог хаты, в темных сенях, Олэночка, видя, что ей доверяют, взялась за бортик уже двумя руками и в довесок к прошлым своим стараниям, стала еще и сопеть. Яра тихо улыбалась, глядя на сестричку, от чего-чего, а от ее сопения нести тазик легче не стало.
С горем пополам открыли входную дверь и, едва не расплескав воду на пороге, кое-как сошли во двор. Тут младшая сестра, с чувством выполненного долга, убрала руки, отряхнула их и стала смотреть на то, как Яринка, которая по сравнению с ней была высокая и уже почти взрослая, со всего маха, выплеснет мутную и грязную воду за забор.
Яре, говоря по правде, для того, чтобы сделать это, все еще приходилось подниматься на цыпочки и тянуться, но и это уже была победа! Еще одна мелочь в копилку дел, что она могла делать наряду со взрослыми.
Девушка поправила сбившуюся на бок косынку, повернулась, и вдруг застыла на месте. Ледяная лапа страха схватила ее за сердце! Из-за сарая, по их двору разбегались немцы!
Двое, отбросив в сторону Олэночку, тут же метнулись в дом и вскоре, там заплакал малыш Васько. Яринка, похолодев внутри, опустила таз на землю и медленно подойдя к сестре, прижала ее к себе. Немцы, не найдя ничего из того, что им было нужно в доме, кинулись к сараю, а один из них, рыжий, обменявшись несколькими словами с теми, что шныряли во дворе, побежал в сторону разрытого кургана.
Из-за косяка двери осторожно выглянул перепуганный, заплаканный Васько. Яра, пользуясь неразберихой, царившей вокруг, тут же тенью промелькнула вдоль стены и, схватив брата в охапку, в один миг снова очутилась возле Оленки. Малыши в страхе прижались к старшей сестре и широко открыв глаза смотрели на то, как вокруг них шныряют чужие, злые люди.
Фашисты быстро поостыли и, как видно, стали кого-то ждать, рассаживаясь на лавке у дома, на пороге и на траве у забора. Курили и о чем-то тихо говорили. Яра только сейчас обратила внимание на то, что все они были перепачканы землей. Некоторые до сих пор скакали на месте, пытаясь вытрясти то, что насыпалось им за шиворот. «Ход! — выстрелило в голове у девушки. — Они пришли по нему…». А ведь дед Моисей говорил, когда Петрок, слазив вглубь, напоролся далеко под землей на какие-то кости и вернулся назад: «надо зарыть его, Люба. На что будить мертвяков?»
Странно, но обычно боязливая до таких дел мать вдруг не согласилась, а вздохнула и только горько ответила: «Не будем закапывать, диду. Прикройте лучше вон теми сухими ветками, а сверху присыпьте землей, чтоб никто не догадался что здесь спрятано. Раз уж пошло такое дело, что наши «добрые» односельчане-колхозники фашистам обо всем докладывают, то, гляди, расскажут и про коммуниста-агронома. Мы все видели, у немца разговор короткий, спросят: «Упирался муж в колхозе?» Упирался. «А зараз де?» Воюе з вашим Гитлером…? Ох, диду, если будет так, нам жеж и деваться некуда. А так, если успеем, то хоть в этот лаз спрячемся. Може не найдут…?»
— Яринка! — дернувшись, услышала задумавшаяся девушка истошный крик матери и только сейчас увидела, как двое немцев, держа у калитки, не пускали ту во двор. Косынка сбилась на затылок, волосы закрывали заплаканное лицо, мать тяжело дышала, как видно прибежав издалека. — Да пустите ж, чего вцепились? Это мои дети…!
Немцы только хохотали, да заинтересовано рассматривали красивую, ладную женщину.
— Ist das deine Mutter? — спросил вдруг один из них, повернувшись к Яре. — Tvoi mati?
— Моя мама, — ватными губами подтвердила девушка и только после этого фашисты разомкнули руки и пустили Любовь Николаевну к детям.
Сразу на душе стало легче, отступил куда-то леденящий страх: «мама рядом». Она никому не даст в обиду, защитит, обогреет…
— Яринка, доню, — осматривая малышей и, то и дело, косясь в сторону довольно и недвусмысленно гоготавших за ее спиной фашистов, беспокойно спроcила мать, — что случилось? Чего они тут?
— Не знаю, — округлила глаза старшая дочь, — мы стирали, Васько спал. Я понесла воду, а они из-за сарая выскочили.
— Говорили что-нибудь, спрашивали?
— Нет, …мам, — Яра потянулась к матери, и Любовь Николаевна, нагнулась к ней, чтобы лучше слышать, — наверное, — прошептала дочь, — они вышли из хода.
Мать осторожно перевела взгляд в сторону сарая:
— Из него, — со вздохом подтвердила она эту догадку, — надо было послушать деда. И куда ж эти Пращуры смотрят, чего ж не придавило их там под землей…?
Фашисты, по какой-то причине устроившие привал у них во дворе, еще минут пять покурили, поболтали, а после вдруг оживились, стали неохотно бросать цигарки и подниматься. Любовь Николаевна осмотрелась: по улице, к дому агронома, в сопровождении рыжего, худого солдата, шёл высокий офицер, а следом, позади них, метрах в ста, двигалась уже целая компания немцев.