И бывшие с ним

Ряховский Борис Петрович

Так, с некоторым пафосом, рассуждал Юрий Иванович, несомый людским потоком по переходу.

Как и хозяин с его привычным «что делать, жизнь заставляет», портфель вынослив; его насилу застегнули, со своими вспученными боками он приобрел форму, которой нет названия в геометрии, но затем впихивают в него нечаянно купленную с лотка у «Рыбного» банку селедки или же две коробки импортного мыльного порошка; однажды на глазах у Юрия Ивановича, заехавшего по пути в аэропорт за коллегой, сожительница коллеги в его загруженный портфель вбила плащ с подстежкой — последнюю его вещь в квартире, тем самым отняв у коллеги повод проникнуть в дом по возвращении из командировки.

Признано, что в каждую эпоху появляется

человек известной складки, который и определяет ее жизненную сущность; без сомнения, сегодня это не человек с «дипломатом», и уж никак не человек с пустыми руками. Портфель стал одним из знаков личности. Как всякое массовое явление, человек с портфелем породил о себе миф, и миф этот служит ему, ведь миф всегда кому-то выгоден. Портфель, оставленный на служебном столе, в соединении с известным оборотом «он здесь, но вышел» замещает и даже воплощает хозяина, который тем временем на Селезневке с кружкой пива в руках слушает исповеди друга и думает про себя, что грусть — самое глубокое состояние души, или же в школьном дворе поджидает молоденькую учительницу, а она, чуть надушенная, с опрятной подстриженной головкой, заправляет кофточку в брюки, разглаживает там и глядит из окна третьего этажа, и видит его прикрытую зачесом облетевшую макушку. Был посрамлен сотрудник Юрия Ивановича, кепкой заменивший портфель на служебном столе, оборот «он здесь, но вышел» срабатывал лишь недели две.

Приехали, друже портфель. Метро «Новокузнецкая», Пятницкая улица, особнячок с вывеской: Мосархпроект. Хозрасчетное учреждение вроде Института красоты, здесь принимают заказы на проекты и раздают затем в находчивые и умелый руки. Человек в глухой комнатке, шар лысой головы плавает в свете лампы. Нет, не помнит Юрия Ивановича. Не помнит заказа Уваровского горсовета. Не было ни сегодня, ни вчера никакого Тихомирова. Один из миллионов миров в городской галактике. В обитой дерматином двери гаснут сигналы других миров. Космическое одиночество. Проблема понимания на уровне проблемы межзвездной связи, Юрий Иванович поднялся, возле двери был окликнут: свой ли портфель он взял? Портфель был возвращен на подоконник. Ба, портфели-близнецы! Одна модель, одинаково затерты до черноты ручки, оббиты углы и всучены бока. Хозяин поднялся. Они разом отстегнули крышки, разом вынули по курице. Выложили по грудке цветной капусты, вынули папки. В руках у хозяина оказалась папка с рукописями, а у гостя — толстенная клетчатая папка с красными тесемками. Они было повернулись друг к другу с намерением обменяться папками, да заулыбались, спохватившись, и стали укладывать свои портфели, чуть отворотившись и за сосредоточенностью пряча стеснительность, ведь в укладывании портфеля есть некая интимность.

Юрий Иванович отнес свой портфель к двери; было получено приглашение присесть, из шкафа добыта папка. Проект административного здания для Уваровска согласно договору должен быть готов 25 августа нынешнего года, однако по просьбе заказчика исполнители согласились закончить работу к 1 августа. Заказчику такое обещано, несмотря на задержку в начале работы. Закавыка была такая: административное здание предстоит строить на уже готовом фундаменте — предполагалось прежде строить больничный корпус, следовательно, необходимо было иметь в руках его проект. По какой-то причине предыдущий проект отсутствовал. Дальше пошло быстро — привязка простая, узаконить ее недолго.

— Тихомиров в Москве?

Хозяин пожал плечами:

— Недели три назад он присылал человека к исполнителям проекта. Просил козырек над входом… в фойе паркет заменить мрамором.

Юрий Иванович постоял на улице, давая себе передохнуть перед дорогой. Нет Тихомирова в Москве. Он звонил из Уваровска. Дыхание слышалось в трубке, будто звонил с угла.

В начале седьмого был у себя в Печатниках. Поднял голову. В линии

окон шестого этажа нашел свои. Свет в кухне и в большой комнате. Так надо было понимать, что дома сейчас жена и дочь.

Он хотел одного: под душ, под душ. Однако на пути к душу оказалась жена. В одной руке очки, в другой чашка с кофе, перед ней на кухонном столе — служебные бумаги. Жена глядела рассеянно, видимо, пребывала душой в одном из небоскребов, построенных для министерства на Калининском проспекте, она сидела там в комнате с семнадцатью столами. Готовит вопрос на коллегию, совершает ли другое столь же эпическое деяние, вяло подумал Юрий Иванович и присел к столу.

Жена оглядела его. Утром ему было предложено перебраться жить к любому из его друзей и на какой угодно срок, если он не откажется от похода на «Весте» и не поедет с женой в отпуск на Рижское взморье. Юрий Иванович вернулся домой, и почти вовремя. Выбиралась интонация, соответствующая его жалкому виду.

Жена переложила свои бумаги на холодильник. На край стола привернула мясорубку. Прихватила Юрия Ивановича сзади под мышки, заставила подняться.

— Ты чего в пояснице согнулся? Старичок, чистый старичок. Виски запали, высох весь.

Капитуляция была принята благодушно. Когда он вернулся из ванной, поставила перед ним тарелку с окрошкой, опустив ее сверху, и помедлила, чуть навалившись своим тяжелым телом, так, что Юрий Иванович видел перехваченную рукавом кофточки полную руку с оспинками. Игры в юности начинались вокруг этих оспин с их умилительными пупочками в середине.

Пришел сын, мать и ему налила окрошки. Жена вертелась по кругу: холодильник — мойка — плита — шкаф — стол, ахала: «Селедку забыла!.. А свеклу, свеклу-то!» Улыбка на устах, легкие игривые касания, жалостливые расслабляющие слова:

— Бедный ты наш мальчуган. Пора себя знать, а ты изображаешь свою противоположность. Бросаешься других поддерживать, а сам едва на ногах. С квартирой тебя седьмой год морочат. Никто тебя не боится, никому ты не нужен. Мы тут без тебя с сыном думали: тебе надо сменить работу. Ну что делать, не вышло, в сорок пять все в молодежном журнале. В райисполком пойти работать, в жэк ли для начала?.. Я не знаю, но главное, чтоб ты стал нужен. Сегодня так: я нужен, стало быть, я существую.

— Как сменить? — отозвался он без пыла. С капитулянтами не церемонятся.

— Ну ушла я вот из школы. Была педагог, стала работником министерства, в другую жизнь ушла, взяла только их, — она тем же быстрым ласковым движением коснулась головы сына, — тебя вот и свою фамилию. Взяли на инженерную должность, только потому что специалиста не могли взять, ни лимита, ни прописки… А я выстояла, научилась, теперь я нужна: куратор производства, веду отрасль, завтра на коллегии докладываю по наполнителям.

— Но почему мне сменить работу?

— Чтобы окружающие щадили тебя, помогали жить. Я уж не прошу: думай о детях, обо мне. Я прошу: думай о себе, ты плохо выглядишь, а не о других.

Лет десять назад он пытался бы объяснить себя, говорил бы что-нибудь вроде: у меня такая форма думать о себе, выходишь за свою защитную оболочку… то есть из одиночества и т. п.

— Сейчас все думают только о себе, — сказал сын.

Юрий Иванович перестал жевать. Как они с матерью похожи: бровастые, сероглазые, логические шишки. Сын не только перенял ее категоричность, тут был случай, когда последователь правовернее учителя. Юрий Иванович немел перед категоричностью сына, слова были бессильны, а другого средства он не знал. Как замолк он сейчас перед румяным детиной с губами-вишенками, так замолкал перед пятилетним мальчиком: «Возьми рыбку в руки, не бойся». — «Укусит». — «Это пескарь, у него нет зубов». — «А чем же они едят?» — «Глотают… не у всех рыб есть зубы». — «Ха, скажешь, и у китов нет?» И дальше тебя просто не слушают.