И бывшие с ним
Шрифт:
Яхту они обогнали на подходе к Череповцу, километрах в пятнадцати, помахали ей с «Весты», и тут мотор засвистел, забулькал и замолк, произведя под конец шипящий звук. Капитан яхты показал им конец. Саша рванул шнур, мотор завелся.
Обгоняя яхту, они простились с парусником сомкнутыми над головой руками. Саша, обернувшись, увидел глаза Гриши. Так глядели они однажды в ресторане Дома архитекторов на компанию самоуверенных парней и красивых ухоженных девушек: пятисотрублевые кожаные куртки, платьица из «Березки». Не завидовали, нет, а сознавали свою непохожесть на них: те не жили по двенадцать, по четырнадцать лет в общежитиях, не рассчитывали, во сколько обойдется завтрак
Навстречу чумазые буксиры тащили угрюмые железные баржи, утюжили чугунными, с ржавчиной буферами болотную воду речного моря. На горизонте поднимались дымы Череповца.
Глава шестая
Второй день в Череповце; жили в помещении здешнего водного клуба. Здешний почтамт также можно было считать местом жительства: команда часами сидела, стояла под стеной, в опущенных руках — газеты.
Заказано было три разговора: на квартиру Васи Сизова, на работу его жене и жене Юрия Ивановича.
Вышел Павлик, покивал. Подтвердилось.
Подтвердилось вчерашнее, из телеграммы, посланной Васиной женой на имя Гриши. Подтвердились подробности, затем сообщенные в телефонных разговорах с женой Гриши и с женой Васи. Тело Васи не нашли, вчера водолаз шарил. Отнесло, должно быть, тело, до поисков прошли две баржи. Васину «Волгу» из Яузы подняли. Да, все так, как вчера говорила жена Павлика. Милиционер обнаружил машину в Яузе рано утром, увидел разбитую ограду, подошел, машина видна сквозь воду. Светлая, перванш.
Вчера надеялись: жив Вася, гадали, в каком месте случилось, где именно в Сыромятниках, высказывались предположения об угоне Васиной машины, может быть, он бражничает где-нибудь за Мытищами с рабочими, он там холодильник сдавал.
Нет Васи в живых. Не угоняли у Васи машину, не убивали его и не выбрасывали на ходу. Не справился он с машиной на спуске к Яузе, прошиб ограду. Захлебнулся или сердце подвело, когда уже вышиб стекло и выбрался.
Вечером, вымыв «Весту», на учебном судне морского клуба поехали ужинать в ресторан «Поплавок». По пути заглянули на судоремонтный завод к сварщику; перо руля наполовину оторвало от рукоятки в те полминуты, видно, когда рубили фок и Гриша лежал на руле.
Причалили к «Поплавку» жестко, а клубное судно было тяжелое — тральщик времен второй мировой. Так что начали со счета за разбитые фужеры, тарелки, облитые платья — счет был под сотню.
Расселись, налили, выпили не чокаясь. За Васю Сизова — нашли его тело в районе Котельнической набережной, вон куда утащило по Яузе. Течением, зацепила ли чем проходившая баржа?
Музыка играла на берегу, транзистор мужиков с угольного столика пел шлягер про свидания, про липовый мосток, малиновки какой-то голосок, милы, понятны были Грише лица вокруг. Ах, Вася, куда ты!.. Да, теряем, теряем родителей, сотрудников, друзей, на отлете гаснут их лица, да, сорок пять, начался сезон рака, статистика, дружище, да, года смешались за спиной, не сразу вспомнишь, когда и что было, но сколь много остается, сколь обещает жизнь каждым лицом, голосом, удерживая в своем бесконечном круге среди вод, под красными от солнца облаками.
Стол был разграблен, все перемешалось на нем, шло вокруг веселое брожение, приходила официантка, она становилась все краше. Статная, быстрая в шагу, она была из тех женщин, чья красота открывается издали, в приближении.
На палубе стало темно, ресторанчик закрывался. Горело крайнее окно, там, как за занавеской, возня, шепот. Увертываясь, девушка выскакивала на свет, вспыхивал край платья.
Утром вышли из Череповца, на рассвете были в Переборах. В шлюпе плотно уложили моторы, имущество, рюкзаки. Накрыли брезентовым полотнищем, стянули канатами. «Весту» оставляли на рыбозаводе, под охраной. Гриша в последний раз обошел шлюп по планширу, трогал канаты. Туже натянуть брезент помешала выпиравшая на корме бочка с бензином.
Похоронят Васю, вернутся в Переборы, расчехлят «Весту» — и вниз по Волге, до впадения в Каму, и там день за днем на восток, мимо Елабуги, Сарапула, Осы, навстречу судам и плотам, что нехотя идут за буксирами. Однажды войти в левый приток; за малостью речку не отмечают на картах, в Каму ей сбрасывать нечего и собирать неоткуда — русло ее пробито в уральском камне. На перекатах под днищем хрустит галечник. Проплывут березы по верху речной террасы, села с кирпичными силосными башнями, загоны с ископыченной грязью, затянутые ромашкой бугры, скрывающие скиты и строгановские сторожевые городки.
Минуют ряд черных свай, где вклинилась «Веста» тридцать один год назад. На рассвете первый ветерок раздвинет туман, стеблистый, как полынь. Станет виден черный поясок плотины. За ней оловянно блестит пруд. За домами Черемисок мачты железной дороги, темная, в подтеках коробка депо, левее поросший соснами холм кладбища.
Гриша видит Уваровск своего отрочества, видит не себя нынешнего, видит парнишку, бредущего с удочкой по воде. Сизый стеблистый пар. Плес мелок, на середине парнишка вкручивает в песок короткое тальниковое удилище и опускает живца в воду. Холод воды легонько стискивает запястье, мимо лица проносит клок пара. Плотвица, толкнувшись в ладонь, выскальзывает и утаскивает лесу под правый берег. Посверкивая, бродит там в сумраке.
В Москву приехали на рассвете. С Селезневки Юрий Иванович позвонил жене, попросил взять с собой в министерство песочный костюм, заедет к ней. В середине дня.
Позвонил Лапатухину, спросил его о писателе, который взялся оформить Колю к себе в секретари. Лапатухин перезвонил тут же, Юрий Иванович едва успел поставить чайник на газ. Писатель нашелся, согласен, плата Коле символическая. Юрий Иванович попросил привезти писателя. Чайник закипал, как последовал второй звонок: в час в Доме журналистов Рудоля Лапатухин будет с писателем. Выставят меня рублей на тридцать, подумал Юрий Иванович. У него было четыреста рублей, взял из кассы похода на похороны.
Позвонил Васе домой, подошла дочь, затем жена. Да, Васины родители приехали, они сейчас у родственников каких-то, оттуда в Никольское на кремацию. Чего-то крутят, сказала она о Васиных стариках, похоже, с кладбища сюда не приедут. Там соберутся, у своих.
До часу Юрий Иванович с Леней и Эрнстом бегали по магазинам: успели сгонять за венками, накупили на рынке цветов. Заскочили в похоронное бюро и живо сговорились насчет автобуса, Юрий Иванович платил, не считая, с прежде заказанным автобусом что-то случилось, сказала Васина жена. Сдвинули столы, один Васин товарищ, внешторговский, по Парижу, резал мясо, на горячее он что-то затевал; второй, они с Васей сдружились в Бауманском, парнями, догнал Юрия Ивановича на лестнице, он выскочил за постным маслом для плова. Крыл Васину вдову и дочерей «заразами» и похлеще — «курвами», слова «достать мясо» означало для них достать из холодильника, разморозить его, вот как жили за Васей, все принесет, а сейчас гляди, одна дочь смоталась, другая сидит в своей комнате, курит, мать советы нам дает. Хоть прибрали бы в квартире, выходит, покойника выносят из грязной избы. И опять: курвы!