И бывшие с ним
Шрифт:
— В детстве я приручила собаку, она ждала меня у подъезда. Вечером не могла от нее уйти. Начинала реветь, клялась: я же к тебе вернусь! Каждый раз она думала, что я ухожу навсегда.
По утрам Гриша ездил на завод. При незавершенной реконструкции, но уже при новом плане завод — на пределе сил. В режиме цехов жил начальник. Его веру в свое назначение поддерживали райком партии, главк. Поддержали сотрудники, для которых было необходимо присутствие начальника на заводе, даже если бы он немо лежал в своем кабинете: стакан отварной воды, капли, пиджак отдыхает на спинке стула — необходимо потому, что он держит тяжесть ответственности,
Один человек не поддержал Гришу, друг Леня. Секретарша подала конверт, оставленный Леней накануне. В конверте Ленино заявление. По собственному желанию. Со второго августа. Отпуск у них кончался первого. Гриша подписал заявление. Хвост его подписи заехал в низки Лениных слов. Буквы-кольца. С третьего класса сидели они на одной парте.
Гриша спустился в отдел надежности. На зов явился из своего угла сухой человек. Выставил кадык, поблескивал очками.
— Будете исполнять обязанности начальника отдела.
Сухой качнул головой, ослепительно блеснув очками. Изображал готовность исполнять? Или обиду? В третий раз его назначали начальником отдела.
— Какое направление?.. Кроме общей работы?
— Вы были на прошлом съезде?.. Так вот, не принято наше предложение закрепить за нами локомотивы ряда дорог. Нам такое не по нутру, и многое другое… Однако в работе, как в любви: оправдания не важны.
— Я хотел бы четкого направления.
Гришу гнуло к земле, такая тяжесть навалилась от слов вновь исполняющего обязанности. Гриша перевел взгляд на женщину. Зажав в кулачке ворот блузки, она глядела в окно. Что ж меня пригнуло, думал Гриша, ведь передохнул, неделю на воде. Возник страх, что усталость, если ей поддаться, перейдет в неверие в себя, даже в бессилие, и тогда беда. Заводу нужна его воля.
А-а, Вася, вспомнил он. Вот чего Леня-то…
В комнате потемнело: проходил электровоз, отражая боками окна заводоуправления, легко скользя по проводу новой медью пантографа. Сегодняшний, подумал Гриша. Завод звено в системе станция — локомотив — полотно — станция. Оправдывать, объяснять Леню, расслабленных сотрудников отдела надежности — дело психологии, литературы, политических наук.
— Направление указать? Это у индийской богини рук без числа, чтобы помогать множеству, — сказал Гриша. — Сами думайте. Вы служба надежности в системе управления качеством.
— Я о направлении… в смысле конкретных узлов. Скажем, средний узел в электросекции.
— Григорий Иванович недавно давал нам направление на сенокос, — проговорила вечно зябнущая женщина. — Осенью даст направление на базу.
Не удостоив ее ответом. Гриша подсел к телефону. Позвонил Юрию Ивановичу в редакцию. Там образовалось нечто вроде штаба по возобновлению похода. Ответил Коля-зимний.
— Выезжаем в Переборы, — сказал Гриша. — Пригоним «Весту» в Москву, а?
— Передаю трубку, — сказал Коля.
— У нас тут забрезжило, — продолжила трубка голосом Юрия Ивановича. — Можем выезжать в Переборы. В конце июля мы в Уваровске. Ждет нас Калерия. Ты, выходит, за дядьку Черномора. Из Уваровска отправляем «Весту» на платформе.
— Ну что ж, склались да поехали визиты делать, — легко сказал Гриша.
Антонина Сергеевна была смущена резвостью Ильи Гукова: едва принявши черемискинский Дом культуры, он отважно затеял перестройку здания, истратил в неделю сумму на текущий ремонт и пробавлялся подачками совхоза. На собственные деньги купил лес в лесничестве, возил на лесопилку. Свои фуговые доски держал в комнатке под лестницей, комнатка считалась кабинетом директора. Явившись с опозданием к месту событий, Антонина Сергеевна застала вскрытые полы, зияющие проемы. Что же вы развоевались, говорила она строго, на какие шиши капитальный ремонт? Суммы едва хватило бы на покраску-побелку, замену оконных рам и местами половиц.
Илья в ответ говорил много, она единственно запомнила про «теплое» бревно — то есть срубленное дерево было больное, без смолы, поэтому в срубе бревно скоро начнет крошиться.
Надо бы навещать Дом культуры в Черемисках, но когда ей? Прежде, бывало, каждое утро она пробегала краем Черемисок, теперь Полковников бегал один, вечером; без «паровоза» Калташовы ленились, потрусят по заполькам, и назад. Охлаждение Полковникова муж объяснял своим переходом в райисполком.
Антонина Сергеевна собирала семинар культработников, черная гладкая голова Ильи мелькала в зале, в коридорах районного Дома культуры. Антонина Сергеевна вспоминала о ремонте в черемискинском ДК, собиралась подозвать Илью, расспросить, но тут же ее отвлекали. На третий день семинар завершался чаепитием, Антонина Сергеевна приткнулась в уголке. Господи, хорошо-то как! Набегалась, надергалась. Вызвонить, выписать сто с лишним человек — библиотекарей, худруков, завклубами фабричек, лесопилок, хозяйств, расселить, накормить. Собрать по городу самовары. Теперь пусть почаевничают, хоть рассмотрят друг друга.
Тут она увидела Илью, подозвала, усадила рядом. Все нравилось в Илье: гладкая черная голова, речь, его кожаный пиджак. Угощала его, расспрашивала о ремонте, он с улыбкой отвечал. Понимала, затея не по его уменью, надо вмешаться — да вдруг он обидится? Обстоятельства, однако, подтолкнули ее, пришлось подступать к Илье с вопросами. Приехавший почаевничать Пал Палыч поругал Илью за разгильдяйство: дали парню трактор с прицепом привезти гравий, а парень пропал с глаз, бетономешалка простаивает, присланные шефами рабочие ходят взад-вперед по Черемискам, ищут вчерашний день.
Дня через три она приехала в Черемиски взглянуть, что делается в Доме культуры. Поднялась на крыльцо, прислушалась и побрела на голоса. Под слоем стружек и щепы взвизгивало битое стекло. Из темени дверных проемов дуло.
Антонина Сергеевна натолкнулась на штабель теса, стала обходить его, втиснулась между штабелем и еще чем-то, оно выступало углами, и очутилась перед дырой в перегородке. Это обстоятельство позабавило ее: она видела Илью. Он пререкался с двумя нестрижеными парнями в фуфайках, то были рабочие уваровского завода, вытребованные Ильей у шефов. Прислали их, как понимала Антонина Сергеевна, чтобы отвязаться от Ильи, — он ездил на завод, тряс там списками: «Жесть, трубы!» Парни были слесаря, они твердили, что их послали навесить батареи и пустить котельную, а Илья заставляет их красить и строгать, а он угрожал им разоблачением. Шефы надсмехались над его угрозами и поносили подаренный совхозом котел Кв-200 — котел был не новый.
Шефы враз отвернулись от Ильи и ушли. Илья обмакнул кисть, провел раз и другой по косяку. Очевидно, краска была густа, он с ведром в руке пробрался к скопищу таких же оплывших краской ведер и бидонов, здесь плеснул в ведро олифы. Антонина Сергеевна могла, вытянув руку, коснуться его головы: он сидел на корточках под стеной.
У Ильи была небольшая гладкая голова, волосы он зачесывал направо, так росли; был завиток на лбу — «корова языком лизнула». Она едва удержала себя, хотелось коснуться его головы: эта умилительная гладкость, выступавший мысик завитка.