И бывшие с ним

Ряховский Борис Петрович

Мотор булькал и начинал лопотать.

— Газ! — кричал Эрнст. — Дай газ!

Мотор слабел и умолкал, хлюпнув. «Весту» разворачивало по течению, из рубки встречной баржи выскакивал человек. Криков не слышно, бинокль позволял Саше видеть мясистую ротовую полость.

— Шпонка полетела, — убежденно говорил Эрнст.

На него глядели сердито: молчи, знаток.

Ты-то и наколбасил, думал Саша. Ты или Леня. Не зубчатая передача подвела, нарушен вспрыск в леченом моторе. Леня химичил, наддув недостаточный, говорил.

К парусам, сложенным

в кипы или упрятанным в мешки-кисы, Саша относился терпимее. На них приятно поваляться, слушая, как похлюпывает под бортом волна.

Так плыла «Веста» вдоль обжитых берегов. Покупали в селах молоко, яйца, лук, газеты, ночевали в Домах колхозника и в шлюпе, вечерами выпивали немножко под кашу из гречневого концентрата с мясом. Юрий Иванович варил ведро такой каши. Рассказывали истории, вели разговоры о женщинах, то есть жили ожиданием главного: бега под парусами, воли.

Вышли в Рыбинское, где-то на подходе к Легкову мотор заглох. Поваландались с ним, стали навешивать другой. Подняли, занесли, и тут заминка. Саша в нетерпении крикнул. Его товарищи, держа на весу мотор, отвернулись. Саша, не разгибаясь так же, повел головой. Мористее проходила яхта. Знакомые красные цифры. Дракон, соседи по Морскому клубу.

Навесили мотор. Саша навернул бечевку на диск пускача, рванул. Мотор газанул и замолк, испустив сухой дымок. Гриша сосредоточенно глядел перед собой, держал ручку, готовясь вращением пальцев послать толчок вспрыска в цилиндры.

После третьей попытки Саша передал бечевку Володе. Тот дернул три раза, передал Лене. Стоял наготове Эрнст. Сгрудилась в корме очередь, должно кому-то повезти.

Гриша отнял бечевку у Эрнста, бросил себе под ноги.

— Паруса ставить?

Гриша лизнул палец, поднял.

Движение воздуха там, мористее, было, яхта поймала его своими развернутыми парусами. Движение слабое для «Весты», тяжелого, из дуба, шлюпа.

Так, сгрудившись в корме, глядели. Едва различим был клинышек яхты в чешуйчатом сверканье воды.

Саша впервые видел у Гриши уходящую в брови морщину.

Помахали проходившему сейнеру, бросили конец.

Их догнала лодка, за рулем девчонка в пляжной кепке. Лодка пошла нос к носу с сейнером. Эрнст вскочил, стал расшвыривать спальные мешки, кипы с парусами, искал мегафон. Ему бросились помогать. Сейнер толсто прогудел, и тотчас лодка стала забирать в сторону, правя на остров, выплывающий из вод в золотом ободке песка, с черной шапкой хвойного леса.

— Приветствуем тебя!.. — прокричал Эрнст вслед лодке, держа ладони рупором. Мегафон не нашли, бардак полный.

Все задвигались, собираясь вокруг Эрнста. Надумали пристать к острову, там заночевать. График, график-то, начал было Саша: ведь на трое суток отставали по графику, разве нагонят с такими моторами? Повернулся к Грише и замолк — этот делает, что Юрий Иванович хочет.

Саша пробрался на нос к Юрию Ивановичу, заговорил про график. Как последние неудачники начали поход, один мотор сгорел, два других припадочные.

По кустам просидели больше суток! Последнее было сказано с явной целью нажать на Юрия Ивановича, по кустам сидели по его милости, он сварил кашу в оцинкованном ведре. Юрий Иванович обезоруживающе, как-то глуповато винился. Неизвестно, что ему говорить еще, как. Между тем Саша знал, что Юрия Ивановича единственного послушали бы. Вновь начал о графике и замолк: сейнер отходил, вытягивали сброшенный конец.

Причалили к острову, вмиг Саша остался один в шлюпе. Он взялся за работу, на которую утром не решились с Гришей, из двух моторов Саша собирал один, так выходило, он распотрошил запасной и долечивал леченый. Часу в одиннадцатом стал промахиваться ключом, терпел; поддев отверткой легонькую проволочную петельку, выносил на глухой, медный свет последней зари и обронил. Пригоршнями побросал воду в лицо, как очнулся, и захотел есть.

Шел берегом на запах костра, наскочил на пень. Тронул разорванное место, поднес к лицу: на ладони черное пятно. Теперь он видел, что берег уставлен пнями, высоко стоящими на обнаженных корнях. Древесина блестела, будто кость.

Они, думал он о яхте, они вышли три дня спустя, обогнали нас, идут по графику. Мы болтаемся здесь, как пенсионеры. На веслах идти, баграми толкаться — вперед, вперед! Саша со стуком зачерпывал кашу из миски. Чадила вкрученная в угли коряга, Юрий Иванович оттирал песком миски, двигая лопатками под маечкой, по-бабьи, локтем отбрасывая с глаз волосы.

Фонарь часам к двум ночи выгорел, Саша прилег тут же в корме, на спальный мешок, дождался рассвета. Пни забелели на берегу, будто теснее стояли, сошлись. В разорванном колене резь, и потекло вроде бы, когда Саша присел перед мотором.

В шестом часу он сходил растолкал Леню Муругова, они навесили мотор. Он завелся с первого рывка, Саша с громом, с треском прогнал вдоль берега раз и другой. На берегу зашевелились. Поднялись, обмакивая ноги как в кипяток, со спальными мешками и телогрейками в обнимку, побрели по мелководью к шлюпу, на требовательное постреливание мотора.

В Переборах, швартуясь, поглядывали на знакомую яхту.

Саша последним соскочил на причал — за ним признали место у мотора, а где права, там обязанности. Команды яхты и «Весты» мешались. Гриша стоял лицом к лицу с капитаном яхты, еще более постаревшим, показалось Саше. Мрачная массивная оправа, на ногах тапочки в клетку.

— Нас дожидаетесь? — спросил Саша. Легонько оскалясь, он повел рукой, нацеливаясь на руку своего чернобородого знакомца. Тот зарычал в ответ, уводя руку. Жертва внезапно бросилась на охотника. Шумно рыча, они повыкручивали, помяли друг у друга кисти, в такую игру они играли при встрече.

— Пришлось вас дождаться, — ответил чернобородый, — не успел в Москве сообщить вам, что с сентября вы учите пластике артистов народного театра.

Разошлись команды, Гриша сообщил: идет шторм, из Перебор на Череповец суда не выпускают.