И нет этому конца
Шрифт:
Они долго о чем-то переговаривались. Похоже было, что старшина уговаривал Зину зайти, а она не решалась. Некоторое время они молчали. Потом я услышал тихие, осторожные шаги — парочка спускалась в землянку…
Лундстрем легонько дотронулся до моей руки. Его смущение мне понятно. Но какой выход? Лишь притвориться спящими. Я первый засопел носом. За мной начал негромко похрапывать Лундстрем. Последним в игру включился Дураченко — стал дышать ртом, присвистывая при каждом вдохе.
Естественно, едва Зина переступила порог, как испуганно отметила:
—
— Вот черт! Уже заняли! — вполголоса выругался Саенков.
— Пошли назад!
— Подожди… Да это же наши!
— Кто?
— Лейтенант… А это, — он наклонился над нарами, — новенький фельдшер и Дураченко.
— Ваня, я пойду.
— Да они без задних ног спят. Слышишь, как храпят да посвистывают?
— А может, они прикидываются?
— Еще чего! Ты что, спящих от неспящих отличить не можешь?
— А если они проснутся и увидят?
— Да я их знаю как облупленных. Они раньше девяти и не шелохнутся.
— А если проспим?
— Не проспим. Я тебя в полшестого как из пушки разбужу!
— Только ты ко мне спиной ляжешь.
— Лечь-то можно…
— А то еще подумают что-нибудь…
— Да они дрыхнут!
— Ты должен помнить, — назидательно произнесла Зина, — желание дамы — закон для кавалера.
— Это-то я помню.
— А теперь отвернись!
— То повернись, то отвернись, — проворчал Саенков.
— «Повернись» я не говорила…
Они примолкли. Но не прошло и четверти минуты, как послышались какие-то подозрительные шорохи и скрипы, какая-то подозрительная возня. Раза два Зина тихо хихикнула…
Я готов был провалиться сквозь нары — от всей неестественности и неприличия нашего присутствия. Но как отказаться от невольного подслушивания? Ведь ни уснуть, ни выйти, ни предупредить их, что не спим. Последнее было бы вообще не по-товарищески. Одно немного успокаивало, что за этими скрипами, возможно, ничего особенного и не скрывалось. Но, с другой стороны, не проверишь…
Не знаю, как Лундстрему с Дураченко, но мне было нелегко. Взбудораженное воображение рисовало всякие картинки, и мое тело наливалось тоской по бездарно упущенным неделю назад ласкам.
Господи, как все просто и как все сложно!
Неожиданно я с огромным облегчением обнаружил, что на той стороне нар уже тихо.
Я прижался щекой к шершавым и колючим доскам.
Понемногу любовные видения отступали, тускнели, вытеснялись другими, которые были порождены моими обычными заботами и тревогами. И незаметно в этот быстрый и неяркий калейдоскоп вкрался сон — спасительный и глубокий.
Кого я меньше всего ожидал увидеть в нашей новой землянке, так это подполковника Балакина. Но это был он — неторопливый, немногословный, все с тем же цепким и колючим взглядом. Подозрительно взглянув на замусоренные нары, он кожаной перчаткой очистил себе место и сел на краешек. Без околичностей потребовал данные о работе санитарного взвода. Но только я принялся рассказывать ему о наших делах,
Пришлось сходить за тетрадкой. Однако никаких общих данных там не было, и мы с Саенковым занялись подсчетами.
Когда наконец я назвал цифры, подполковник заглянул к себе в блокнотик и осуждающе проговорил:
— Я так и предполагал: цифры завышены.
— Как завышены? — недоуменно переспросил я.
— Вот это я бы тоже хотел знать, — сказал он.
Я стал объяснять:
— Товарищ подполковник, мы записывали каждого раненого, которому оказывали помощь. Можете посмотреть: фамилия, имя, отчество, воинская часть, домашний адрес, характер ранения и когда эвакуирован…
Балакин с недоверием взял тетрадку и принялся ее просматривать.
Уже вскоре он наткнулся на первую несуразность:
— Два раза записано — Сумкин Иван Тимофеевич, отдельная танковая бригада. Как понимать?
— Как? — ответил старшина, не сводя с подполковника своего обычного нагловатого взгляда. — Видать, тезки.
— А тут, пониже, тоже тезки? — не без иронии спросил подполковник. — Колосков Сергей Петрович и Колосков Сергей Петрович? Оба из одной части. Одинаково ранены и отправлены в один и тот же час. Кому очки втираете?
Саенков спокойно оправдывался:
— Так мы же запись эту ведем под непрерывным обстрелом. Когда, может, и лишний раз запишешь, а когда и вообще пропустишь. Сами понимаете, не в классе за партой сидим…
Подполковник встал и, натягивая тугие кожаные перчатки, торжественно произнес:
— Я приехал к вам по поручению начальника санитарной службы армии. Он приказал мне представить отличившихся медиков к правительственным наградам. Но пока я не вижу, за что можно было бы вас, лейтенант, отметить.
Я вскочил, собираясь возразить. Но понял, что бесполезно. Снова опустился на нары. Вот и лопнула моя мечта об ордене. Как я теперь покажусь на глаза Валюшке? Что она подумает обо мне? Как будто ничего этого не было: ни обстрелов, ни бомбежек, ни спасенных раненых, ни погибших санитаров. Ничего.
Ну пусть я не заслужил. А другие?
Только я открыл рот, чтобы спросить об этом, как на нашем берегу ударили зенитки. С потолка посыпался песок.
Подполковник взглянул на свои часы и сказал в пустоту:
— Мне — пора.
И, не попрощавшись, скрылся за порогом.
— Хотя бы перед людьми постеснялся, — заметил я.
— А ему начхать, что мы о нем подумаем, — сказал Саенков.
Землянка покачнулась.
Мы со старшиной пулей выскочили наружу.
Зенитные разрывы уже взрыхлили большую половину неба.
Мимо нас проскочил, подпрыгивая на ухабах, «виллис». Еще мгновение, и он с огромной скоростью мчался по дороге к лесу. Возле шофера, втянув голову в плечи, сидел подполковник Балакин.