И с тех пор не расставались. Истории страшные, трогательные и страшно трогательные (сборник)
Шрифт:
Смотри-ка, говорит героиня, думаешь, они пара, да ну, говорит герой, просто дуры, а по-моему, пара, задумчиво возражает героиня, не сводя с нас взгляда, спорим, что пара, давай, спорим, проигравший ставит выпивку.
Океан
Ноэмии не нравился океан. Столько соленой воды, думала она, щурясь, зачем ее столько? И воду испортили, и соль зря потратили.
Ноэмия родилась в горах, в крошечном, косо прилепившемся
Когда Ноэмия дожила до середины, умерла ее сестра. Сестра была намного старше Ноэмии. Сколько Ноэмия себя помнила, сестра лежала на длинном черном сундуке, уставясь в потолок, и время от времени что-то громко бормотала. В детстве Ноэмия думала, что сестра с кем-то разговаривает. Она ложилась на пол рядом с сундуком и тоже уставлялась в потолок, но так ни разу никого и не увидела. Со временем сестра перестала бормотать, только шевелила губами и иногда пускала пузыри, когда Ноэмия кормила ее кукурузной кашей.
В ночь перед своей смертью сестра неожиданно завозилась и села на своем сундуке. Ты что? спросила Ноэмия, не отрывая головы от подушки. Спи давай. Сестра не обратила на Ноэмию никакого внимания. Она сидела, запрокинув лицо к потолку, и грозила кому-то обоими кулаками. И не смотри на меня, вдруг выкрикнула сестра, упала на спину и умерла. Утром Ноэмия закопала ее на кукурузном поле.
Тем же летом к Ноэмии пришли два человека. Можно посмотреть ваши документы на землю, спросил бледный узкий человек в синем пиджаке и голубом галстуке. Ноэмия, не отрываясь, глядела на галстук и страдальчески морщила лоб. Ей безумно хотелось потрогать сияющую голубую ткань, но она чувствовала, что нельзя. Кретинка, с отвращением сказал другой человек, пониже и пошире, в розовой рубашке с закатанными рукавами. Дегенератка. Они тут в горах все такие. Человек в синем пиджаке и голубом галстуке покачал головой и вдруг протянул Ноэмии руку. Инженер Эужениу Рамуш к вашим услугам, барышня, сказал он. А вас как зовут? Ноэмия посмотрела на руку. Рука тоже была бледная и узкая, с тонкими пальцами и гладкими розовыми ногтями. На мизинце поблескивал перстень с синим камнем. Ноэмия остро позавидовала сестре. Лежит себе на кукурузном поле, никто ее не трогает.
Инженер вышел в отставку, увез Ноэмию на побережье и поселил в высокой узкой башне, Ноэмия никогда раньше таких не видела. С детства хотел быть смотрителем маяка, сказал инженер и любовно потрепал башню по стене. Конечно, господин инженер, сказала Ноэмия и тоже потрогала стену башни. Стена была шершавая, слегка влажная и соленая даже на ощупь. Ноэмия незаметно вытерла руку об юбку. Эужениу, сказал инженер. Зови меня Эужениу.
Жить на побережье было нетрудно и даже приятно, если бы не океан. Океан был везде. По утрам, открывая разбухшие деревянные ставни, Ноэмия молилась вслух, чтобы океан куда-нибудь пропал, ушел или пересох. Но океан никуда не уходил, издевался, заглядывал в окна, обдавал солеными брызгами. Иногда он отступал и отворачивался, как будто вовсе не видит Ноэмии, но, стоило ей отойти подальше от башни, как океан накидывался на нее, хватал за ноги и за подол длинной юбки, старался опрокинуть, стукнуть головой о камень или забить рот песком. Мокрая Ноэмия бегом спасалась в башне, а океан гнался за ней до самой двери и долго еще караулил у входа, стучал по ступеням, скребся в стену и чем-то неприятно скрежетал.
Инженер Эужениу Рамуш смеялся над Ноэмией. Дурочка, говорил он, складывая в сумку полосатое полотенце, газету, очки для чтения и крем от загара, чтобы не сжечь на солнце бледную узкую спину, чего ты боишься, идем купаться, смотри, какая вода спокойная, зеркало, а не вода. Ноэмия улыбалась и качала головой. Он просто затаился, думала она, затаился и ждет, чтобы я поверила и расслабилась. Тут-то он и… Ноэмия не знала, что «и», но очень боялась и все время была начеку.
В конце концов, океан, конечно, ее поймал. Произошло это в начале ноября, накануне дня святого Мартина. Инженер ушел утром в деревню и не вернулся до полуночи. Ноэмия вначале ждала его с ужином, потом накрыла еду салфеткой, погасила свет в кухне и ушла к себе. Она совсем уже засыпала, когда хлопнула входная дверь, и послышался скрежет запираемого замка. Ноэмия села и прислушалась. Натужно проскрипели ступени. Потом рывком открылась дверь Ноэмииной комнаты, и инженер Эужениу Рамуш, мокрый с головы до ног, упал на кровать, подминая под себя Ноэмию и капая соленой водой на чистые простыни. От него пахло рыбой, водорослями и чем-то еще, смутно знакомым и тошнотворным.
Наутро инженера в постели не было. Его вообще нигде не было, Ноэмия тщательно осмотрела всю башню снизу доверху. Два дня спустя его тело принесли рыбаки из деревни. Положили на пол в кухне, перекрестились и ушли, шаркая ногами. Ноэмия присела на корточки, потрогала пальцем влажное и холодное лицо инженера, и ее вырвало желчью.
Когда родился Томаш, Ноэмия понесла его в деревню к старой Торезе. Тореза умела завязывать ветер, нагонять тучи, лечить от несчастной любви и родимчика. Рыбаки считали ее ведьмой.
Хороший мальчик, одобрительно сказала Тореза, распеленав Томаша, мокрый. Мокрый Томаш махал розовыми ногами и ворковал, как прибой. Хороший мальчик, повторила Тореза. Увози его отсюда.
Почему, спросила Ноэмия. Потому что отец захочет его забрать, сказала Тореза. Что ты тогда будешь делать? Ноэмия открыла рот, чтобы сказать, что отец ничего не захочет, что отец мертв, она сама закопала его за башней, но посмотрела в слезящиеся серо-зеленые глаза Торезы и просто кивнула. Я как река, неожиданно подумала она. Дотекла до океана, сейчас потеку обратно.
Ноэмия никогда не рассказывала Томашу ни про океан, ни про инженера Эужениу Рамуша. Она учила его носить воду ведрами из реки, колоть дрова, собирать дикую ежевику на варенье, сажать кукурузу и капусту. Когда Ноэмия умерла, Томаш не стал закапывать ее на кукурузном поле, как она просила, а завернул в одеяло, положил под навесом для дров и принялся таскать камни для башни.
Башня у него вышла неровная и не очень высокая, но все равно было видно, что это башня, длинная и узкая. В изножие Томаш зарыл завернутую в одеяло Ноэмию, а наверху установил керосиновую лампу. Вечером он засветил лампу, сел у башни, привалившись к ней спиной, и закрыл глаза. Воздух пах солью, рыбой и чем-то еще, и раздавались странные звуки, как будто у ног Томаша колыхалось сразу очень много воды.