И с тех пор не расставались. Истории страшные, трогательные и страшно трогательные (сборник)
Шрифт:
По вечерам дневной сторож Мейрелеш кормит песок супом из пакета. Песок съедает один пакет, иногда даже не целиком, и его приходится уговаривать. Мейрелешу с трудом верится, что это тот же самый песок, который съел домики англичан, и новое казино, и пристань, и закрытый кондоминиум. Если не доешь суп, говорит Мейрелеш, не расскажу тебе про управляющего Карлуша Матуша. Песок быстро выедает из супа креветок, а остальное исподтишка скармливает рачкам. Дневной сторож Мейрелеш разувается и показывает, как шевелила пальцами нога господина управляющего. Песок посвистывает и колышется, крохотные рачки, развеселившись, кидают в Мейрелеша песчинками.
Иногда дневной сторож Мейрелеш вспоминает женщину и собаку. Женщина была хорошая,
Поле Лидий
в то лето невиданно уродилась капуста, пропал отец и появилась Лидия. как-то с утра мать выставила Марилию из дома и велела не возвращаться, пока не позовут. Марилия сидела на поле и смотрела на капусту. ей нравилось, что капусты много и что от нее есть польза. целое поле капусты – целое поле пользы, думала Марилия. у нее были простые, ясные мысли.
из дома вышла соседка, что-то прокричала резким жестяным голосом и помахала Марилии рукой. Марилия встала и пошла в дом. в доме было полно других соседок, они разговаривали негромко, но возбужденно и от этого визгливо. мать сидела на кровати и держала что-то в руках. что-то было живое, влажное и шевелилось.
что, спросила Марилия. полными фразами она разговаривать умела, но не любила. от лишних слов не было пользы, они только путали.
ребенок, сказала мать, покачивая ребенка. ребенок тихонько квакал.
зачем, спросила Марилия и ткнула пальцем в лиловую сморщенную лапку. лапка сморщилась еще больше и отдернулась. Марилия улыбнулась. ребенок был похож сразу на всех котят, которых ее кошка родила в прошлом году. котята были бесполезные, и отец утопил их в ведре.
утопишь, спросила Марилия. кто-то из соседок больно хлопнул ее по затылку, она не обратила внимания.
нет, серьезно сказала мать, погожу. он вырастет – помогать тебе будет.
и воду, спросила Марилия, и дрова. и воду будет носить, и дрова, сказала мать.
Марилия покивала головой и хотела еще раз ткнуть в лапку, но лапка вдруг дернулась и сама пнула ее в палец.
Марилия почувствовала, что ребенок ей нравится.
тоже хочу, сказала она. где взяла.
в капусте нашла, сказал кто-то из соседок, пойди посмотри, может, там еще остались. другие соседки засмеялись. Марилия нахмурилась. про капусту была шутка, а она не любила шуток. отец, спросила она. еще не вернулся, сказала мать. а когда? не знаю.
Марилия равнодушно покивала, отца она не любила. от матери была польза, она работала, готовила, помогала ей, Марилии, носить воду и дрова. от отца был только шум, запах вина и девки. Марилия иногда видела отца на капустном поле между грядок, а с ним соседку с жестяным голосом. когда соседка приходила к отцу на капустное поле, это называлось девки. уходи к своим девкам, кричала мать. он и ушел, а девки остались и теперь сидели тут же, возле матери, а отца не было.
ребенок оказался девочка, Лидия. Марилия брала ее с собой на капустное поле и клала то под один кочан, то под другой. она не верила соседкам, но другого объяснения Лидии найти не могла. может быть, думала Марилия, Лидия узнает родной кочан. уложенная под кочан Лидия то хватала листья руками и смеялась, то отпихивала их и плакала, и Марилия не могла понять, что это означает. Лидия была еще бесполезней отца, она не умела ни ходить, ни говорить и только квакала, но Марилии она нравилась. надо будет, думала Марилия, завести еще Лидий.
побольше, целое поле.
мне нужны еще Лидии, сказала Марилия матери.
погоди, сказала мать, вот подрастешь, выйдешь замуж.
а без замужа, спросила Марилия. без замужа Лидий не бывает.
а в капусте. мать засмеялась. ну, поищи.
капусту убрали. Марилия взяла Лидию и грабли и пошла на опустевшее поле. в одном месте грядка была странно провалена, будто там когда-то был неглубокий погреб. Марилия положила Лидию на неубранные листья и стала ковырять погреб граблями. скоро из земли показалась рука с некрасивым кривым мизинцем. Марилия знала эту руку, у нее у самой был такой мизинец, и у Лидии тоже, хотя и совсем маленький. она отложила грабли, присела на корточки рядом с Лидией. Лидия перевернулась на живот и пыталась ухватить пробегающего мимо жука. подрасту, думала Марилия, следя глазами за жуком, выйду замуж. потом закопаю мужа и выращу из него целое поле Лидий.
Рынок
Допустим, ты на рынке, выбираешь баклажаны. Ты их не особенно любишь, в них эта загадочная горечь, она то уйдет, то вдруг вернется, пока не съешь, никогда не знаешь наверняка, но зато выбирать – одно удовольствие, они гладкие, налитые, сияют шоколадным и фиолетовым, как редкий портвейн, и вот ты берешь один баклажан, слегка подкидываешь в руке, чтобы ощутить его тугую тяжесть, тянешься положить на весы и вдруг краем глаза видишь, как маленькое, совсем маленькое существо в чем-то белом, и красном, и розовом неверным еще шагом на подгибающихся кривоватых ножках в крохотных башмачках – а шнурки-то развязались и волочатся по полу, куда смотрят родители, наступит ведь и упадет! – идет, вытянув руки, к точно такому же маленькому кривоногому существу, в таких же розовых башмачках. Зеркало, вначале думаешь ты, и, без перехода, ну какое на рынке зеркало, чушь, это близнецы, просто близнецы, и тут тебя отвлекает торговка. Брать будете, невежливо спрашивает она, и ее можно понять, ты загородил собою прилавок, стоишь, молча крутишь в руке баклажан, да-да, торопливо говоришь ты, лезешь в карман за бумажником и забываешь о крохотных близнецах с волочащимися шнурками.
Потом ты идешь к помидорам, помидоров много, большие, шишковатые, слегка зеленые, круглые, гладкие, с хвостиками, пахнущие кустом, длинные с клювиками, почти невыносимо красные, ты выбираешь долго, вдумчиво, не потому, что тебе нужны какие-то особенные помидоры, а просто ты любишь выбирать, а чутьчуть слева от прилавка высокий сутуловатый подросток вдруг делает широкий шаг навстречу точно такому же подростку – худому, светловолосому, слегка испуганному, и снова ты думаешь, зеркало, сейчас ударится, нет, откуда здесь взяться зеркалу, наверное, близне… кто-то настойчиво дергает тебя за рукав, ты досадливо отворачиваешься от мальчиков и от помидоров, это беременная цыганка в черном платке и в резиновых шлепанцах на грубые шерстяные носки хочет продать тебе пластырь, зачем мне пластырь, думаешь ты, но покупаешь две полоски, чтобы отвязаться.
Ты уже все купил, овощи, мясо и специи, от твоей сумки упоительно пахнет кинзой, листик случайно попал в застежку, в руке ты несешь апельсин, тебе его подарила молоденькая торговка из фруктовых рядов, возьмите, сказала, видите, у него тут пупочка, значит, сладкий, и ты взял, конечно, не обижать же девочку, к тому же и впрямь пупочка, ты улыбаешься, поднимаешь взгляд и видишь, как навстречу тебе идет твой улыбающийся двойник с апельсином в руке, значит, все-таки зеркало, обреченно думаешь ты и даже как будто бы видишь легкий холодный блеск стекла, тебе бы затормозить, остановиться, но слишком велика инерция, вот и пластырь пригодится, мелькает у тебя, ты делаешь шаг и неумолимо входишь в это, блестящее, легко входишь, без брызг и даже почти бесшумно, а сквозь тебя с такой же легкостью проходит твой двойник. На секунду он останавливается, смотрит внимательно тебе вслед, и все на рынке смотрят, кто с улыбкой, кто сочувственно, но ты ничего этого не видишь. Ты зажмурился.