И тут случилась война
Шрифт:
Червоный встал, метнул злобный взгляд на Ваську и пересел поодаль от Секача. Васька присел на место Толяна.
– Налей ему вина полстакана, взрослый уже, да пожрать положи, – обратился Секач к Васькиной мамке. Та беспрекословно выполнила приказ. Секач поднял свое вино и расплылся в улыбке:
– Друзья мои, вот посмотрите, это – наше всё, наше будущее. С такими, не страшно и ментов встречать. Выпьем же за нового члена нашей организации, Василия Шальнова. С этими словами все дружно чокнулись бокалами и осушили их до дна. Васька немного отпил вина и поставил стакан
– Я что-то, дяденька, не пойму, что за организация у вас такая?
– Зови меня Иван, – предложил Секач. – Просто Иван, Ваня. А организация у нас самая что ни на есть серьезная. Мы, Василий, по мелочам не размениваемся. Слышал про Сберкассу на Приморской, так это мы ее взяли, а про магазин золота на Торговой? Вот он, герой, Червоный, обчистил. Не зря кликуху свою носит. Я тут подумал, коль у тебя есть твои пацаны, мы могли бы им тоже применение найти. Нам такие во, как нужны, – он провел большим пальцем у горла, как бы разрезая его. Мы вам подкидываем квартирку, вы тудысь проникаете, открываете, и всё, дело в шляпе, и волки сыты, и вы обуты и одеты. Идет?
– Надо обмозговать всё, – молниеносно ответил Васька. – С пацанами погутарить, мож кто зассыт.
Все дружно рассмеялись. Секач снова поднял руку:
Ну что ж, погутарь, только тихонько, чтоб легавые не прослышали о нас. Усек? А то я не погляжу, что мамка твоя с нами, порешу обоих. Усек?
– Да усек я, дядь Вань, не бойся, все будет в ажуре. Пацаны у меня крепкие по духу, хотя и маленькие в теле, но это от недоедания. Я к тебе завтра загляну вечером. И это, как его, благодарствую за вино и жрачку, я пойду, а?
– Ух и нравишься ты мне, Васька. Складно чешешь, по-нашему, по-пацански, – похлопал его по плечу Секач. – Проводи его, Клавдия, и яблок дай, пусть своим раздаст, – обратился он к Васькиной маме.
– Идем, Василий, – Клавдия указала рукой на коридор. Перед самой дверью она достала из мешка, стоящего рядом, яблок, уложила их в импровизированный пакет, сооруженный из газеты «Правда», и отдала Ваське.
– На, сынок, накорми своих архаровцев, небось заждались своего предводителя, – с грустинкой в глазах сказала женщина. – И не держи на мать зла, это я попросила Секача тебя к делу приобщить, переживаю я, Василий. Внутри меня беспокойство за тебя и в общем. Что-то в воздухе витает нехорошее, а что, сама не пойму. Батьке не говори, ежели свидишься. И бабуле тожа. Ну, давай, бывай.
Васька вышел из квартиры, держа в двух руках огромный пакет яблок, и зашагал в сторону своего района. Войдя в подвал и вывалив на стол яблоки, он изложил своим пацанам о его сегодняшнем визите и разговоре с главарем шайки. Шпана дружно накинулась на фрукты и принялась бурно обсуждать свое будущее. Так, за яблоками и разговорами, пацаны досиделись до полуночи. Надо было расходиться, и Васька, имея право последнего голоса, объявил:
– Ну все, пацаны, хорош трепать языком, надо с этим всем переспать, а завтра утром на рынке каждый скажет свое решение. По рукам?
– По рукам! – дружно ответили парни.
– Тоды расход. Утро вечера мудренее, – резюмировал
И тут случилась война.
Утро 22 июня 1941 года было омрачено тревогой. Ровно в 4 часа город подвергся массированной бомбардировке со стороны границы и в одночасье превратился в руины. Через три часа наступило затишье, артобстрел прекратился. Воспользовавшись паузой, городская военкомендатура объявила по радио о досрочной мобилизации всего активного населения, способного держать в руках оружие и готового защищать город и страну. Ваську эта новость застала в бомбоубежище, где он и его бабушка пережидали блицкриг. Здесь он твердо решил, что никакой Секач ему не друг и не товарищ, что он, Василий Шальнов, обязательно должен встать на защиту своих пацанов.
– Ба, ты тут, короче, посиди, пока я сбегаю в одно местечко, а после приду за тобой, – сказал Васька твердым и решительным подростковым басом.
– Куды ты, окаянный, собралси? Сидел бы ужо рядом, ан нет, неймется яму. Все дружки его покоя не дають. Тута вона што, война, Василий, – по-матерински осадила его бабушка.
– Не причитай, ба, я туда и обратно.
И с этими словами Василий выбежал из бомбоубежища и направился в комендатуру. Вбежав, нет влетев, в кабинет к коменданту, он с порога выпалил, чтоб его срочно записали в отряд бойцов Красной армии. И что он и стрелять может, и окопы копать, и война его совсем не страшит.
– А годков-то тебе сколько, Василий? – поинтересовался военком.
– Да семнадцать в январе исполнилось, – соврал он.
– Семнадцать, говоришь? Но что-то я тебя не припомню, чтобы ты у нас вообще числился?
Тут в кабинет вошел участковый. При виде его у Васьки внутри все сжалось.
– Погляди, Степаныч, какие бойцы рвутся в армию, у них еще молоко на губах не обсохло, а они уже на войну, – обратился военком к участковому, и тут же добавил Ваське: – Ты хоть знаешь, что такое война, что такое смерть?
Васька виновато опустил голову.
– Во как! С чем пожаловал, Степаныч? Тож на войну хошь? О как, а кто же порядок будет в городе блюсти, от воровства, от мародерства?
– Я, товарищ майор, на войну хочу, тут и без меня есть кому порядок блюсти. Мне Родину защищать совесть велит. А мальца я этого знаю, бывал он у нас в отделении, и не раз. Отчаянный, сорвиголова, но так вроде надежный, своих не выдает.
– А лет-то ему сколько? Уж больно молод, этот твой сорвиголова.
– Семнадцать вроде исполнилось, – соврал участковый.
– Вроде?! Вот все у вас как не у людей, а где его документы? Почему в комендатуре их нет? – строго спросил комендант.
– Он дворовый, бродяжничал, вот, видать, не встал к вам на учет, зато у нас был частый гость.
– Хорошо, Степаныч, поверю тебе на слово. Вечером формирую первый батальон для отправки на линию. Пойдешь под началом Степаныча?
И Васька, и участковый одновременно застыли в удивлении и, словно по команде, дружно вскричали:
– Да!
– Ты-та чё дакаешь? – грозно спросил военком. – Чё, родители живы?