И тысячу лет спустя. Ладожская княжна

Максимова Ксения

— Во что веришь ты сама? В каких богов? — Олег скрестил руки на груди и прищурился, будто проверяя свою будущую жену.

— Я не… — Марна не договорила.

Скажи она о своем атеизме, о вере в науку ли, Олег не поймет ни слова и начнет задавать еще больше вопросов. Скажи она, что христианка, отвернет его от себя. Язычница ли? Марна вдруг улыбнулась и, наконец, повернулась к нему лицом. Лучший ответ уже был готов и крутился на языке.

— Варяги назвали меня вёльвой. Димитрий назвал бы мойрой, если бы знал, кто я такая. Ну а ты? Как назовешь меня ты? Путешествующую сквозь время и воду? Знающую

уготованную тебе судьбу наперед? Чаровницей? Провидицей?

«Богиня. Сама богиня», — тут же пролетело в голове у Олега, но он ничего не ответил.

— Олег, я не могу отпустить Райана в Ирландию одного, — прошептала она и посмотрела на него вопросительно. — Как же мне быть, если теперь я буду твоей женой?

— Женой, а не рабыней… Я обещаю, что как только ты станешь моей, я сам поведу ту ладью. А пока, как ты и велела, изо всех сил стараюсь вставлять ему палки в колеса. Никто не соглашается отправиться с ним в море. Да и каждый боится. Что там, за этим морем? Снова варяги?

— Очень много варягов, — покачала головой Марна. — А еще христиане, англы и саксы, ирландцы… бескрайнее море и зеленые поля, каких ты не видывал.

— Что же, надеюсь, твой венок будет самым красивым. Как эти самые поля, до которых мы обязательно доберемся, — прощаясь, Олег кивнул Марне и оставил ее совсем одну на зеленом холме.

Он ушел, и Марна поднялась следом, взошла на самый край холма, с которого виднелся весь Новгород и Волхов, сияющий за городом. Машинально она положила свои холодные пальцы на дирхам, что висел у нее на шее, и вдруг окликнула Олега. Он обернулся. Марна тяжело дышала, думала, пыталась решиться и, наконец, решилась.

— Давай вернем твоего брата к жизни.

— О чем ты, Марна? — Олег заговорил вполголоса и пошел обратно к вёльве.

— Подойди ко мне ближе…

Он подошел, и Марна взяла руку княжеского сына в свою и положила его ладонь на свою грудь. Олег застыл в нерешительности.

— Быть может, я не люблю тебя, как мужа, но все же… ты дорог мне. Ты мне друг. Ты знаешь мою тайну о воде, и я хочу открыть тебе другую.

Олег тяжело задышал и сжал губы. Слова Марны одновременно ранили его, а затем, словно кошкин язык, облизывали ту самую рану, помогая ей зажить.

— Этот дирхам на моей груди… Если же ты войдешь с ним в воду, то он отнесет тебя к человеку, которого ты любишь.

— Но ты уже здесь, — прошептал Олег, а затем горько посмеялся сам над собой.

— Да, но… Глеба здесь нет. Если в твоем сердце найдется истинная братская любовь, дирхам поможет тебе.

Марна знала, что очень рисковала. Ей нельзя было нарушать наказ Рузи Кара. Нельзя было передавать дирхам. Нельзя было ставить на кон свою судьбу и судьбу Райана ради Олега и его брата.

— Но прежде, чем ты войдешь в воду, обещай мне кое-что…

— Что угодно, лада, — Олег нахмурился.

— Если же ты отыщешь Глеба и не дашь ему умереть, вели ему прятаться далеко отсюда до сегодняшнего дня. Вели ему не появляться здесь раньше сегодняшнего дня, чтобы не было никакой другой беды, чтобы и других не свести с ума. Если же все у тебя получится, пусть он вернется и скажет остальным, что смог выжить и волхвы лечили его в лесах.

— Но он был похоронен…

— Мы что-нибудь придумаем, — Марна пожала плечами. — Придумаем. Но

только обещай мне, — она взяла руки Олега в свои и крепко сжала их. — Поклянись мне, что не сделаешь ничего другого. Не говори ни с кем, не приходи ко мне в те дни, не трогай Райана, не нарушай ничего из того, что было… Только Глеб. Только твой брат. Ты обещаешь мне?

Олег немного подумал, пытаясь осмыслить услышанное, но все же кивнул головой.

— Ты не можешь пойти со мной?

— Не могу. Ведь я не люблю Глеба так, как его любишь ты, — Марна улыбнулась и вдруг поцеловала руки Олега, как бы уговаривая его слушаться ее.

Когда же он дал твердое согласие и они обговорили их план еще раз, Марна сняла с себя дирхам и повесила его на шею Олега.

— А теперь иди… иди, пока город не проснулся. Я буду ждать тебя.

Они попрощались, и Марна осталась стоять на холме одна с тяжелым сердцем. Чем обернется ее добрый поступок?

Если Олегу придется провести две недели в прошлом, значит, он вернется на две недели позже или сразу же? Она не знала. Она не знала до конца хитрых правил этой игры и характера этой серебряной монеты. В прошлый раз, когда она оказалась в России, то вернулась ровно два месяца спустя, которые и провела на будущей Руси. Где-то в глубине души Марна надеялась, что если вернет Глеба к жизни, то Олег отпустит ее. И если получится вернуть Глеба, значит, то же самое получится сделать и с Ольгой, и Святославом, а значит… Райан будет свободен. И она тоже. И они вместе отправятся в Ирландию.

Июньский ветер донес до ее ноздрей запах свежего хлеба. Хольмгард уже проснулся. В этот месяц он был полон радостей, гостей и товаров. По высокой весенней воде в город прибыли арабские, иранские и византийские купцы. Местные жители толпились на ярмарках, выбирая себе новые платья или стеклянные бусы к сваточной неделе. Правда, большинство из них только и могли что покупать глазами. Марна спустилась с холма к городским воротам, и ее легко впустили внутрь.

— Будущая княжна идет! — доносилось до ее ушей каждый раз, когда стражники отворяли перед ней ворота, и пусть княжной она станет против воли, слова те все же ласкали слух.

Марна, не скрывая улыбки и взявшись за подол, побежала в самое сердце Новгорода, Хольмгарда ли. Она ходила на ярмарку каждый день, с тех пор как купцы приплыли и разложили свои товары в деревянных лавках и палатках. Рассматривание заморских товаров, китайских шелковых платьев, ножниц, гребешков и греческих горшков для вина было ее единственным увеселением и отрадой кроме тренировок с луком и верховой езды.

О, она и подумать не могла, что жизнь девятого века все же могла кипеть, могла бурлить! Стоило только пройти весне, и все перевернулось с ног на голову в этом мире. В Хольмгарде, в Новгороде ли, было все: ярмарки и пивнушки, бордели и священные места — все это уживалось в одном городе, и хотя словене давали иные названия таким местам, все же люди занимались там тем же самым, чем занимались люди двадцать первого века. Мужчины также стонали, хватаясь за белые пышные бедра и изливаясь на них, за худой шторкой, отделяющей спальню продажной девки от пивной. Там, по другую сторону шторки, другие мужчины смеялись, играя в камешки, и когда некто проигрывал, он покупал всем хмеля за свои кровные.