И тысячу лет спустя. Трэлл
Шрифт:
— Катарина, — шепнула Ефанда рабыне на ухо. — Будь с этой девушкой весь день, не упускай ее из виду, а к вечеру собери на общее собрание и пир. Глядишь, там хорошо согреется, поест, выпьет вина и разговорится.
Рабыня так и поступила. Мирослава не могла отлучиться даже по нужде, не находясь под надзором, и, казалось, Катарину это забавляло. Она все пыталась найти какие-нибудь доказательства того, что чужестранка настоящая русалка или ведьма. Порой будто случайно касалась ее кожи, чтобы проверить, теплая ли она, щупала карманы и нюхала ее волосы. Пока Мирослава отворачивалась, Катарина шептала молитвы,
Ближе к вечеру Мирослава застала Катарину за мерзким, насколько это только возможно, делом. Рабыня нашла кусок ткани с месячной кровью, спряталась с ним в углу, расстелила на полу и начала проводить ритуал. Мирославе не составило труда догадаться, что это был именно ритуал, потому что девушка водила ладонью над тряпкой, периодически сплевывая на нее и что-то приговаривая. Услышав шаги своей жертвы, Катарина соскочила с пола, но было уже поздно: Мирослава схватилась за живот и застонала.
— Что со мной?.. — прошептала девушка и закатила глаза.
Мира опустилась на четвереньки и, умоляя о помощи, протянула Катарине руку.
— Пожалуйста... помоги... помо... — она не договорила, глаза ее вновь закатились, голос ослаб.
Катарина стояла в углу с округленными глазами и ждала, что будет дальше. Немного помедлив, рабыня все-таки подбежала к Мирославе, уже лежавшей на полу без всякого движения с раскинутыми в сторону руками. Катарина не знала, что чувствовать. Радость и гордость ли, что ее обряды, которые передавались по наследству, наконец, начали работать? Страх ли наказания? Ведь она погубила девушку, хоть та и была, скорее всего, ведьмой или русалкой! Но ведь Ефанде или конунгу такое не объяснишь! Катарина наклонилась над лицом Мирославы, чтобы послушать ее дыхание.
— Бу! Ха-ха! — смех рыжеволосой «покойницы» теперь делал ее больше похожей на ведьму, нежели на русалку.
Катарина подскочила на месте, запнулась, упала там же, где стояла, а затем отползла на руках назад. Мирослава продолжала заливаться смехом, который становился все громче, все сильнее, все глубже, пока, наконец, не стал истерическим. Она плакала до самых слез, и, казалось, была очень счастлива. Лицо Катарины побледнело. Она почти не дышала.
— Какая же ты полоумная девка, Катарина! Хотя чего это я! У нас в России девчонки до сих пор парней привораживают, кровью своей кормят, а бабки иголки повсюду суют! — задыхаясь от смеха, говорила она. — Все же людям хочется верить в чудеса и в магию. Правду говорю? Ох… что ты мне такое дала, Катарина? Почему мне так весело?
Услышав свое имя из уст Мирославы, которое знать она не могла, Катарина перепугалась не на шутку. Ее коленки задрожали. Она еле встала, то и дело шатаясь и оборачиваясь на ведьму, вышла из комнаты, а оказавшись в коридоре, и вовсе побежала. Она непременно должна была рассказать своей хозяйке о случившемся. Катарина так и доложила Ефанде:
— С этой девушкой что-то неладное! В ней нечистый дух! Я обряд решила провести, так ее согнуло в три раза! Да и язык наш она, кажется, понимает! Имя мое где-то услышала, по имени меня называет! Притворяется, что ничего не понимает! Погубит она нас, хозяйка! Ой, погубит!
Мирослава не вставала с пола, рассматривая сырой, заплесневелый потолок
Райана весь день не было. Рёрика, Синеуса и Утреда — тоже. Мирослава видела людей, но не могла их узнать или сопоставить со своими героями. Линн продолжала сидеть на телеге, уже изрядно продрогнув до костей. Порой она пересекалась взглядом с Мирославой, но тут же опускала глаза вниз. Линн не понимала, почему та на нее не злится, ведь она буквально бросила ее на верную смерть в лапы мужчин.
— Линн, — Мирослава подошла к ней так близко, что могла коснуться ее руки.
Девушка вопросительно посмотрела на нее.
— Откуда ты знаешь мое имя?.. — прошептала та себе под нос, не думая, что ее услышат.
Мирослава вскрикнула: Линн обращалась к ней на чистом и красивом русском языке, современном русском языке, пусть и немного с акцентом, именно том, на котором говорила она, ее муж, ее приемные родители. Мира помотала головой. Впервые кто-то смог ее понять. Неужели ее мозг стал приходить в порядок? Быть может, она постепенно возвращается в реальность и слышит докторов, нависающих в палате над ее полумертвым телом? Нет. Это все то лекарство. Галлюцинации!
— Ты... О боже... Ты... Скажи еще что-нибудь, прошу…
Мирослава с нежностью схватила Линн за руки и начала ее трясти. Девушка отвела взгляд и опустила голову, почти положив подбородок на грудь.
— Скажи что-нибудь еще! Ты тоже в коме? Или это мой глюк? Или... мы умерли? Мы мертвые? Нет, определенно нет... Ты же в моей книге... Я тебя написала!..
Мирослава схватилась за голову, сделала несколько шагов в сторону, вернулась, снова схватила Линн за связанные веревками руки и приблизилась к ее лицу так, что могла чувствовать ее дыхание.
— Линн, скажи что-нибудь сейчас же, или я ничего не сделаю, чтобы завтра тебя вытащить! Будешь поджариваться там как барашек! Слышишь меня?! Они убьют тебя!
— Ну и пусть… Мне никто не верит, — равнодушно ответила рабыня и пожала плечами. — Почему ты понимаешь меня? Я все же сошла с ума? Кто ты?
Линн выглядела безучастной: будто разговор с Мирославой ее совсем не удивлял. Будто Мирослава, в свою очередь, говорила с призраком, а не с человеком. Услышав русскую речь еще раз и убедившись в том, что ей не показалось, Мирослава закрыла рот ладонью и заплакала, на этот раз это были слезы радости и облегчения.
— Расскажи мне все, Линн. Слышишь? Кто ты? Где мы? Что происходит вокруг? Кто все эти люди?
— Меня зовут Лина, мне... Я не помню, сколько мне лет... и как долго я здесь нахожусь, с тех пор как погибла.
Голос девушки был похож на старую записанную аудиодорожку, словно Мирослава нажала на нужное место, и Линн, как говорящая игрушка, воспроизвела нужный ответ.
— Погибла? Что? Нет-нет... ты... Черт, я ничего не понимаю! — вскрикнула Мирослава. — Я совсем ничего не понимаю, — она в панике ударила рукой о край телеги, на которой сидела Линн. — Что есть реальность? Что есть моя книга? Что есть сон? Как ты могла погибнуть? Что ты несешь? Тебя не удивляет, что мы говорим на русском? Нашем русском? Совсем?