И все-таки орешник зеленеет
Шрифт:
— Как только дело наладится, я верну…
Дело не наладилось. К нему приходили поесть только его приятели, а они не платили. Повар, которому он задолжал, потребовал денег.
— Ты останешься на улице Жакоб?
Жак ведет холостяцкую жизнь в низких, очень темных антресолях над своей галереей. Я наперед знаю, что он сейчас скажет.
— Как раз об этом я тоже хотел поговорить с тобой…
— Ты нашел идеальное место?
Я задал этот вопрос без всякой иронии, но ему не нравится, что я угадываю его мысли.
— Откуда ты знаешь? Мама сказала?
— А она в курсе дела?
— Она обедала с нами в понедельник… И нашла Хильду неглупой, очень приятной… Я уверен, что тебе Хильда тоже понравится…
— Ты нашел квартиру?
— Нашел кое-что получше…
От избытка энтузиазма он даже встает. Каждый раз, когда Жак приходит ко мне изложить какой-нибудь новый план, он считает необходимым показать товар лицом, а я делаю вид, что он меня убедил.
— Не знаю, помнишь ли ты антикварный магазин на набережной Гранз-Огюстен. Длинный, темный… В его двух витринах круглый год выставлены одни и те же вещи, которые никого не соблазняют… Хозяин магазина умер в прошлом месяце… Его жена хочет продать дело и уехать к дочерям в Марсель… Если этот магазин осветить, получится замечательная галерея, помещения лучше не придумаешь… У меня будет площадь в четыре раза больше, чем сейчас на улице Жакоб, и в придачу настоящая квартира во втором этаже…
Разумеется, чего же проще! Я знаю, что последует за этим, и спрашиваю:
— Сколько?
— Точную цифру еще не могу назвать, только на прошлой неделе показал помещение одному приятелю, архитектору
— Ну что ж, это будет мой свадебный подарок… Посылай мне счета…
— Ты шикарный парень, Бай, — горячо восклицает он и целует меня в лоб.
Любопытно. Оба мои сына называют меня Бай, а свою мать Жанной. Натали тоже.
— Ты на меня не сердишься?
— За что?
— За то, что я клянчу у тебя денег… Ты должен прийти на открытие галереи… Увидишь всех знаменитостей современного искусства.
— Современного кому?
Я, конечно, шучу. Издеваюсь главным образом над самим собой.
— Как чувствует себя твоя дочь?
— Физически?
— Да, это прежде всего.
— Она неутомима. Спит меньше меня и при этом остается такой же энергичной…
— Ты ее часто видишь?
— Только случайно… И в конечном счете благодаря Хильде… Мы частенько бываем в кабачках Сен-Жермен-де-Пре, и я был порядком удивлен, когда несколько раз встретил там свою дочь… И не одну… Чаще всего в компании бородатых и волосатых молодых людей лет на десять старше ее…
— Ей ведь еще нет и шестнадцати?
— Будет через два месяца… Она только этого и ждет, чтобы сразу же бросить учебу…
Натали исключили из лицея, потом из частной школы. Ее поместили в третье учебное заведение, где она решила ничему не учиться. Два или три года назад она мечтала о карьере кинозвезды. Теперь ее интересует только живопись.
— А ты что об этом думаешь?
Жак почесал в голове.
— Что я могу думать? Поколения сменяются, они не похожи одно на другое. Когда ей было тринадцать лет и она начала мазаться и курить по пачке сигарет в день, я счел своим долгом вмешаться. Это ни к чему не привело. Напротив. Она с тех пор считает меня стариком… Время от времени она приходит посмотреть, что нового у меня в галерее. Против моих ожиданий, у нее ни на грош вкуса к современному. Она остановилась на Ван-Гоге и Гогене…
— А что твоя мать говорит по этому поводу?
— Поведение Натали ее немного пугает. Девочка иногда приходит домой в два-три часа ночи. Она прикладывает к дверям своей комнаты гостиничную карточку — бог знает, где она ее взяла, — на которой напечатано на нескольких языках: «Не беспокоить». Ее никто и не беспокоит. Она не всегда завтракает дома и не всегда посещает уроки, зато научилась подделывать подпись Жанны в своем школьном дневнике..
Должно быть, на моих губах мелькает неопределенная улыбка. В самом деле, мой сын огорчен. Моя бывшая жена тоже. А я — нет. Напротив, мне кажется, что Натали довольно близка мне и что мы отлично поняли бы друг друга, если бы она иногда приходила поверять мне свои тайны.
Она принимает меня за строгого и холодного господина. Она в восторге оттого, что ее отец женится во второй раз, потому что надеется найти подругу и сообщницу в своей мачехе.
— Я тебя задерживаю? — спрашивает Жак, глядя на свои часы. — Тебе не надо спуститься в контору?
Он знает, что я там лишь статист, но теперь, когда он получил то, что хотел, ему не терпится сообщить Хильде приятную новость.
— Как мне быть с деньгами?
— Будешь направлять счета к кассиру… Я сейчас его предупрежу… Наличные на текущие расходы будешь брать у него же.
Он поражен, что я не называю максимальной суммы. Зачем? Чтобы он стал придумывать предлоги, залезать в долги, плутовать?
Настанет день, когда все будет принадлежать им. Только боюсь, они будут разочарованы, они считают, что денег у меня больше, чем на самом деле.
На что Жак употребит свою долю наследства? Разумеется, у него будут, грандиозные планы, и через несколько лет он, конечно, окажется без гроша.
Ему поможет мать. А может быть, брат? Надо сказать, что Жан-Люк, хоть и отчаянный парень, не бросается очертя голову в рискованные предприятия.
Его пляж и ресторан процветают. Я не удивился бы, если бы на свою долю наследства он построил отель или несколько бунгало на каком-нибудь острове.
Ему нужно движение, свежий воздух, солнце. Он по научному методу развивал свою мускулатуру и держит себя в форме.
А Натали? Она выйдет замуж совсем молоденькой и ненадолго. Захочет ли она попробовать еще раз или будет наслаждаться свободой?
Я хотел бы поговорить с ней на днях, но не думаю, что мне удастся завоевать ее доверие. Почему мне кажется, что из всех членов моей семьи, из всего этого мирка, с которым меня связывают более или менее крепкие нити, она больше других похожа на меня?
С тою только разницей, что воля ее направлена на отрицание. Она отказывается, а не принимает. Отказывается учиться. Отказывается от той жизни, которую ей предлагают. Отказывается уважать различные табу.
Она говорит «нет» своей бабушке, так же, как сказала бы мне, она не скрыла от меня, что терпеть не может мою квартиру.
Она идет своей дорогой, прикидываясь циничной, но я убежден, что в душе у нее затаился страх.
Она еще совсем юная, но жизнь уже пугает ее. Из страха прожить жизнь тускло она рискует погрузиться на дно и делает это как будто намеренно.