I wanna see you be brave
Шрифт:
— Ты ходишь, — выдыхаю я, отстраняясь.
— Ну что-то вроде того, — спокойно, даже слишком, отвечает Айзек.
Он отходит, и я прохожу в комнату. Она точно такая же, как и та, в которой я очнулась. Айзек закрывает за нами дверь и идёт ко мне, и только тогда я замечаю то, о чём говорила Эрика: его левая нога неестественно уходит в сторону, когда он делает очередной шаг.
— Болит?
— Нет. Они считают, что со временем это пройдёт. Видимо, это сыворотка действует не на мозг, а на любые соприкосновения с телом не зависимо от попадания внутрь, — Я удивлённо провожаю его взглядом, пока Айзек опускается на край кровати, упирается
Я пожимаю плечами.
— Не знаю. Правда, — когда я думаю о том, что же могло послужить причиной такого скорого налёта, мне хочется плакать. — Возможно, в этом есть и моя вина… Но это не важно, — я тяжело сглатываю. — Об одном надеюсь — чтобы Стайлз был ещё жив.
Эрик мог взять его в плен, мог заставить его играть по своим правилам, а мог и убить, узнав о моём предательстве. Айзек выпрямляется. Я замечаю мелкий порез на его скуле, а ещё то, что за ухом волосы подстрижены неровно, будто бы он сам однажды вечером, заперевшись в доме и пытаясь уловить отражение в тарелке или кружке, методично отстригал тупыми ножницами свои кудри. Когда-то давно я мечтала их коснуться, а сейчас это кажется таким диким, что я не могу сдержать улыбку.
— Что? — Айзек удивлённо вскидывает брови.
— Ничего, — отвечаю я. — Просто, если честно, два года назад после Инициации я думала, что больше никогда тебя не увижу.
Губы Айзека растягиваются в кривоватой ухмылке.
— Аналогично, — произносит он так небрежно, словно я спросила его, как пройти в библиотеку.
Я настаиваю на том, чтобы мы выдвигались в Товарищество этим же вечером. Времени ждать больше нет: после того, что случилось с Супермаркетом Безжалостности, я перестаю витать в мифических облаках надежды на глупость и нерасчётливость Эрика, Джанин и Макса. Альтруисты, за некоторым исключением, продолжат быть в неведении всей ситуации. Они остаются в своих домах жить обычной жизнью и ухаживать за ранеными правдолюбами, а я, Айзек, Лу, Эрика и родители Трис направляемся ко Втулке, где особо неподготовленным удобнее всего будет забраться на поезд, несущийся на полном ходу.
О том, чтобы на поезде не оказалось лихачей, завербованных Эриком, оставалось только молиться.
— Было бы неплохо обзавестись оружием, — говорит Эндрю Прайор. Его низкий голос разносится по опустевшим кварталам Чикаго. — Два пистолета против полностью вооружённых лихачей — верная смерть.
— По плану, оружие должно было бы прибыть к нам послезавтра рано утром, — сообщаю я. — Но все планы полетели коту под хвост, когда взорвался Супермаркет Безжалостности.
— И что мы тогда будем делать?
— Надеяться на то, что у моих друзей в Лихости есть план получше нашего.
Четыре знает в подробностях каждый мой шаг, потому что мы планировали их вместе. Я уверена в нём и в том, что ни его, ни Дерека, ни Зика Эрику и Максу на свою сторону переманить не удастся. Оставалось лишь ждать и надеяться на то, что они живы.
— Ты доверяешь своим друзьям? — интересуется Айзек.
Он плетётся рядом, прихрамывая, и перекидывает пистолет из одной руки в другую. На меня он не смотрит, словно ответ его совершенно не интересует. Однако, когда я долго не отвечаю, он повторяет свой вопрос.
— Да, — говорю я. — Доверяю. Друзья у меня самые лучшие.
— Тогда почему ты не сразу ответила?
— Потому что мои друзья уже могут быть мертвы, — честно говорю я.
Айзек роняет пистолет, но успевает перехватить его за мгновение до соприкосновения с землёй. Я чувствую на себе прожигающий взгляд чьих-то глаз. Эрика. Если придётся сражаться, навряд ли она вызовется прикрыть меня после того, что случилось с её матерью по моей вине. Но как тогда я смогу вставить ей в руку пистолет, если знаю, что она горит желанием выстрелить мне в затылок? Нам нужно поговорить. Но, наверное, не сейчас. И не завтра. И не через неделю. Возможно, время для этого разговора не настанет никогда, но если мы собираемся бороться за одну правду, я должна знать, что не погибну от руки своего же союзника.
Поезд прибывает вовремя. До этого мне приходится несколько долгих минут инструктировать тех, кто не был лихачом, о правильной технике прыжка. В итоге, проблем у нас не возникает, и в поезд мы попадаем с первой попытки.
В полумраке лиц практически не видно — лишь очертания. Но зато я слишком сильно чувствую дыхание Айзека на своей шее, когда он садится рядом со мной, облокачиваясь спиной в холодную металлическую стену вагона, и наклоняется чуть ближе, чем надо, чтобы спросить:
— А в Товариществе у тебя ещё остались друзья?
Я пожимаю плечами. Затем, когда понимаю, что Айзек навряд ли это увидел, отвечаю вслух:
— Да. Мой папа. И, поверь мне, этого более чем достаточно.
Комментарий к Глава 14
http://vk.com/club75865569
Я понятия не имею, как именно движется поезд в Чикаго, поэтому представим, что у него круговой маршрут типа
Забор (Сады Товарищества)-> Город (Кварта Правдолюбов)-> Город (втулка)-> Город (Квартал Лихости)-> Забор (Сады Товарищества)
Подъем\спуск на поезд напротив Втулки выглядит так: http://thenypost.files.wordpress.com/2013/11/divergent_2.jpg
Мостовая с железнодорожными рельсами в квартале правдолюбов похожа на эту: https://divergentfaction.files.wordpress.com/2013/05/bklqvakccaaecvn.png
========== Глава 15 ==========
Мне снится Дженим. Именно не лихач-Стайлз, а мой маленький щуплый братишка Дженим, смотрящий на своё отражение в зеркале и возмущённо восклицающий, что ему не нравится новая стрижка. Я помню тот день, знаю, откуда именно мозг достал это воспоминание. Тут мне четырнадцать, брату — двенадцать. Мне пришлось подстричь Дженима после того, как оса ужалила его прямо в макушку: нужно было вытащить жало, а за густыми и длинными космами едва ли можно было его отыскать. И вот он стоит и водит ладонью по совсем короткому ёжику из волос и морщит нос, а я смотрю на него во сне и плачу, сама того не осознавая.
Просыпаюсь, резко распахивая глаза, с огромным комом, вставшим поперёк горла. Со Стайлзом всё хорошо, а иначе я бы почувствовала. Ведь я почувствовала, когда остановилось сердце мамы.
Чтобы отвлечься, придвигаюсь ближе к открытому дверному проёму, откуда бьёт холодный ветер, и пытаюсь вглядеться в темноту.
— Кажется, нам пора выходить, — откашливаясь, громко произношу я.
Со всех углов вагона доносится шебуршание. Видимо, мои попутчики, как и я, спали. Встаю на ноги, опираясь на металлическую стенку. Колени ноют, и я даже не хочу представлять, что с ними будет, когда я спрыгну.