I wanna see you be brave
Шрифт:
— Ты уверена? — доносится голос Айзека. — Ничего же не видно.
— Вон там начинается дорога, по которой проезжают грузовики Товарищества, — я тычу пальцем в направлении, понятном только мне. — До ограды осталось не больше двадцати метров. Все готовы?
Никто не отзывается, но и я не оборачиваюсь. Лишь про себя считаю до пяти, втягиваю в лёгкие как можно больше прохладного отрезвляющего воздуха, отклоняюсь назад и выпрыгиваю из вагона. Сильный удар ступнями в землю выбивает из меня весь дух, и я падаю на бок и ещё несколько метров качусь по сухой траве. Встаю
— Все в порядке?
В этот раз вслух мне отвечает только мистер Прайор. Лу кивает, а Натали лишь качает головой и заводит за ухо выбившуюся прядь волос. Последние вагоны с шумом проносятся мимо нас.
— А где Эрика? — Лу вертится на месте.
Айзека тоже нет. Я оборачиваюсь и вижу, что они вместе плетутся в нашу сторону.
— Её немного не туда занесло, — сообщает Айзек раньше, чем мы задаём вопросы.
Даже в такой темноте вижу, что он держит её за руку. Но я ничего не чувствую. Абсолютно. Хорошо ли это?
— Здесь должны быть охранники, из лихачей, — говорит Натали.
— Да. И есть надежда, что они на нашей стороне, — киваю я. Вытаскиваю пистолет из-за ремня штанов и снимаю его с предохранителя. — Я пойду первая. Если не позову или не вернусь через пару минут — бегите.
Куда бежать? Обратно в город? Что за глупости я несу! Но почему-то никто не пререкается. Только Эрика издаёт нервный смешок, после которого Айзек, словно отмерев, отталкивает её руку прочь от себя.
— Я пойду с тобой, — заявляет он и делает шаг вперёд.
— Исключено, — я выставляю руку перед собой и упираюсь ладонью ему в грудь. — Ты остаёшься здесь и охраняешь других. У тебя у единственного есть пистолет. Так что не подведи меня.
У меня нет времени на то, чтобы обмениваться любезностями, поэтому я разворачиваюсь и направляюсь к выездным воротам. Ни на одной сторожевой вышке не горит огонёк, но это не значит, что там наверху никого нет. Я сглатываю. Ладонь крепко сжимает пистолет. Чем ближе я подхожу к воротам, тем отчётливее различаю фигуру, до этого скрытую тенью. За спиной фигуры висит ружьё. Сейчас со мной никто церемонится не будет (я знаю это, потому что сама бы сделала то же самое), поэтому я отпускаю пистолет так, что он принимается болтаться на указательном пальце, просунутом через кольцо курка, поднимаю руки над головой и говорю:
— Меня зовут Вдова. День назад я покинула Лихость, поэтому не в курсе того, что происходит. Мне просто нужна помощь. Я не враг.
Я останавливаюсь, когда между мной и фигурой остаётся не больше десяти шагов. Теперь нужно ждать: либо мне скажут, что всё в порядке, либо спросят, верна ли я Эрику и Максу, и тогда мне придётся стрелять на поражение. Молчание растягивается в секунды, секунды в минуты, минуты в бесконечности. Фигура не дёргается, я тоже.
— Я ранена, — добавляю я, — и не представляю опасности.
Фигура наконец отмирает. Не знаю, что именно в моём голосе (возможно, жалость?) заставляет её направиться ко мне, при этом не наведя прицел мне в лоб. Я опускаю руки и удобнее перехватываю свой пистолет. У меня будет лишь одна возможность, и упускать её я не намерена. Фигура что-то вытаскивает из кармана, и я почти что поднимаю пистолет, когда мне в лицо вдруг светит яркий луч фонаря.
Я жмурюсь и накрываю глаза ладонью.
— Твою мать, это действительно ты! — воодушевлённо восклицает голос.
И я знаю его. Я очень хорошо его знаю.
— Фонарь убери, я сейчас ослепну, — смеюсь я, и слёзы облегчения скатываются по моим щекам.
Амар делает так, как я прошу, подходит ближе и крепко меня обнимает.
— Мы не знали, что и думать, — произносит он мне за спину.
— Ага, рассказывай, — я шмыгаю носом. — Прямо на моих глазах Супермаркет Безжалостности сложился гармошкой, погребая под собой добрую половину правдолюбов, хотя, согласно планам Эрика, у нас должно было быть ещё достаточно времени в запасе… — Я отодвигаюсь от Амара. Он стирает большим пальцем слезинку, застывшую под моим глазом. — Что произошло?
— Давай потом, — Амар качает головой. — Тебе явно нужно немного отдохнуть, выглядишь ужасно. Ты одна?
— Нет.
Я оборачиваюсь через плечо и кричу имя Лу (неужели, меня всё-таки задело то, что Айзек держал Эрику за руку?). И тогда спустя пару секунд из темноты слышатся шаги в траве. Амар направляет туда луч фонаря. При таком тусклом свете мои союзники выглядят не очень внушительно, даже Лу.
— Окей, — кивает Амар, — пойдёмте. — Он снова обращает взгляд на меня и мягко улыбается. — Много кто хочет вас видеть.
Он говорит «вас», но имеет в виду меня — я это точно знаю. Мой бывший инструктор подходит к маленькой коробочке из металла, закреплённой на правой стороне ворот, и открывает её, демонстрируя нам клавиатуру. Набирает на ней несколько цифр, быстро щёлкая пальцами, раздаётся характерный звук, и ворота открываются.
Движемся мы рассеяно: Амар впереди на пару шагов, затем я одна, еле волоча свои израненные ноги, которые до сих пор ноют после приземления, а за мной все остальные. Через пару мгновений меня настигает Айзек.
— Это Амар? — спрашивает он.
— Ага. Ты его знаешь?
— Ну да. Не то, чтобы очень, но пересекались пару раз.
— Он был моим инструктором. Очень хорошим инструктором.
Я смотрю на спину Амара, на ружьё, перекинутое через его плечо, и мне снова становится не по себе. Если нападение на правдолюбов можно было с горем пополам списать на попытку рэкета, то теперь всё кажется действительно серьёзным. Война. И шанс победы в ней ох как невелик.
Залитые светом окна — первое, что мы видим, когда подходим достаточно близко к деревянным домикам. Только потом сквозь темноту проступает сад. Я задерживаю дыхание. Приятное тепло разливается в животе сразу же, как только нога ступает на мягкую почву. Я не была дома запредельно долго — два года, за которые я изменилась до неузнаваемости и успела променять без возврата запахи сладких яблок и дерева на металл и пот.