Иголка в стоге сена
Шрифт:
— Говори, брат мой, — ответил Иван, стараясь не выдать голосом настороженности, — чем я могу быть тебе полезен?
— Меня беспокоит здоровье боярина Бутурлина, — уклончиво ответил на княжий вопрос Ян Альбрехт, — скажи, брат мой, ему не стало лучше?
— Пока мне нечем тебя обрадовать, — вздохнул Великий Князь, — боярин потерял изрядно крови. Твой лекарь сказывал мне, что если за неделю Дмитрий не придет в себя, его душу заберет Господь.
Посему я послал своих людей на Москву за православным священником. Если боярин умрет, его
— Но все же есть вероятность, что он выживет?
— О том ведает лишь Господь…
— Что ж, будем молиться, чтобы Создатель явил милость Бутурлину, — осенил себя крестным знамением Польский Владыка, — ибо, если сего не случится, нам и говорить будет не о чем…
— А так о чем мы будем толковать?
— О дочери Корибута, — поднял на Ивана холодный взор Ян Альбрехт. — Княжна юна, неопытна, и, похоже, принимает чувство благодарности к своему спасителю за любовь.
Я не хочу, чтобы она совершила ошибку, исправить кою будет не в силах…
— Не возьму в толк, брат мой, чем тебя так тревожит любовь княжны к Бутурлину? — недоуменно поднял брови Иван. — Разве она грозит бедами твоей державе?
Если бы женитьба Бутурлина на ней отняла у тебя часть владений, я бы с тобой согласился. Но в Польше и Литве вотчинные земли не передаются по женской линии, в сем ваши и наши законы схожи!
— Все верно, мужская линия рода Корибутов пресеклась, и я буду вынужден отдать владения Жигмонта кому-нибудь из его родичей-мужчин, — кивнул Король, — однако, есть земли и имущество, коими княжна владеет лично.
В свое время князь Жигмонт скупил немало земель у разорившихся датских колонистов. Еще под руку Князя отошли два богатых города в Померании. Сии земли никогда не принадлежали Польской Короне, и я не могу передать их кому-либо, не нарушив законов Христианского Мира.
А это значит, что их в качестве приданого получит жених Эвы. И мне бы хотелось, чтобы ее женихом стал кто-нибудь из моей родни, а не твой ленник. Согласись, брат, ты на моем месте мыслил бы так же, как я…
Иван неохотно кивнул, соглашаясь с собеседником. Понятно, Король не хотел терять жирный кусок, тем более отдавать его бедному московскому боярину. Но он помнил и слова Эвелины, готовой отречься от наследства, чтобы ей было разрешено выйти замуж за Бутурлина.
— Твои опасения напрасны, брат, — произнес он, отхлебнув из кубка бургундского. — Я сам слышал, как княжна обещала отдать приданое родне, так что, ее владения достанутся твоим подданным.
— Подданым, но не родственникам, — улыбнулся уголками губ Ян Альбрехт, — однако, есть иной выход. Эва может стать супругой кого-нибудь из королевской фамилии. И в сем случае ей не придется отказываться от почестей и богатства, коротая век с безродным бедняком…
— Безродным? — переспросил монарха Великий Князь. — Бутурлины — один из древнейших родов на Москве, да и славы им не занимать!..
— Однако же, они — не Короли и не Князья, — улыбнулся еще шире Владыка Унии, — да и жить в боярском тереме после дворцов и замков княжне будет нелегко.
Ныне она ослеплена страстью и не желает видеть невзгоды, подстерегащие ее на пути. А когда прозреет, что-либо изменить будет уже поздно…
…Я хочу уберечь Эву от ошибки, в память о ее отце. Едва ли Жигмонт желал бы своей дочери участи, кою она себе уготовила по неведению…
— И чего ты хочешь от меня? — вопросил его Иван.
— И княжне, и боярину нужно придти в себя от выпавших на их долю страданий. Эве придется полгода носить траур по отцу. Жить она будет в Кракове, при дворе, в окружении вельмож.
Тебя же я прошу об одном: если боярину суждено будет выжить, сделай так, чтобы он эти полгода не виделся с княжной и не бередил ее сердца.
— Почему лишь полгода? — усмехнулся Великий Князь. — Мыслишь, за столь малый срок боярин охладеет к Эве?
— Или княжна одумается! — развел руками Король. — Как говорят у вас на Москове: «с глаз долой — из сердца вон»! А уж я позабочусь о том, чтобы в Кракове она не была обделена вниманием!
Что скажешь, брат, стоит ли дружба меж нашими державами той малой услуги, о коей я тебя прошу?
— Ты умеешь убеждать, брат мой! — утвердительно кивнул Великий Князь. — К тому же, исполнить твою просьбу не составит больших трудов. У нас говорят: «дома и стены лечат».
Если Господь сохранит Бутурлину жизнь, я заберу его на Москву. До конца зимы он будет под присмотром лекарей, а к весне для него найдется служба, с которой ему будет не до любви…
— Рад, что мы уразумели друг друга! — торжественно поднял свой кубок Ян Альбрехт. — А знаешь, брат, я передумал посылать тебе бочонок с вином. Я отправлю в Москву два бочонка бургундского!
ГЛАВА № 75
Дмитрий сам не ведал, сколько времени его душа блуждала во тьме. Но в какой-то миг перед глазами боярина забрезжил смутный свет, и он понял, что все еще принадлежит бренному миру.
Он покоился на ложе, укрытый покрывалом из звериных шкур. Горница, ставшая прибежищем Бутурлина, была невелика, но казалась просторной, благодаря широкому окошку, в которое лился яркий полуденный свет.
Грудь боярина стягивали бинты, мешающие дыханию, но Дмитрий знал: если их снять, кровь снова хлынет из раны, нанесенной ему тевтонцем.
Он попытался глубже вздохнуть, и из его уст вырвался звук, подобный стону. В тот же миг над ним склонились два лица, коих он никак не ожидал увидеть. Одно из них принадлежало Воеводе, другое — Флориану.
— Хвала святым угодникам, жив! — донесся до него насмешливый, хрипловатый голос Самборского Владыки. — Я уже не чаял, боярин, что смогу перемолвиться с тобой парой слов!
— Да, напугал ты всех! — с улыбкой молвил Флориан. — Без малого пять дней душа носилась меж явью и навью. Людей, что в замке не было, звал в бреду. Некоего Отца Алексия, Василия, покойного Тура…