Иголка в стоге сена
Шрифт:
…Ты и сам порой умершим казался. Все лекари руки опустили, почитали — не жилец. Великий Князь гонцов на Москву за попом отправил, думал, придется тебя отпевать…
…А ты, гляди, каков, — выкарабкался с того света!
— Княжна… — выдавил из себя Дмитрий, удивляясь собственному голосу, хриплому и чужому.
— А что княжна? — усмехнулся Кшиштоф. — Переживает за тебя, места себе не находит. Будь ее воля, не отходила бы от тебя ни днем, ни ночью!
Исхудала вся, одни глаза горят на лице. Государю то не по нраву, он и велел Эву к
Зато оруженосец твой ни на миг тебя не покинул, полотенца мокрые клал на лоб, чтобы жар снять, снадобья целебные из ложки в рот вливал, пока ты между жизнью и смертью не мог выбрать…
— Где он? — с трудом вопросил Бутурлин.
— Где ему быть? — пожал плечами Воевода. — Здесь, в замке, обретается со всеми нами. Нынче за водой пошел — видишь, бадья в углу совсем опустела. Я и подумать не мог, что он окажется тебе так верен!
— А что с ордалией?
— А сам как мыслишь? — разгладил усы Воевода. — Выиграл ты Божий Суд, боярин, выиграл, как Бог свят! Если у кого и были сомнения в твоей правоте — развеялись начисто, когда с тевтонца голова слетела!
Но и этого мало! Великого Магистра удар хватил. Когда ты обезглавил фон Велля, он вскочил на ноги и рухнул в тот же миг, как подкошенный. У него отняло речь, теперь он, что колода, лежит, пошевелиться не в силах.
— Что же ваш Государь, бросил Слуг Ордена в темницу? — полюбопытствовал Дмитрий.
— Если бы! — досадливо поморщился Кшиштоф. — Великий Казначей пал пред ним на колени, уверяя Государя в вассальной преданности Ордена, все бормотал о могуществе дьявола, якобы помогшего тебе победить.
Прочие немцы, что при нем были, тоже подтвердили на коленях слова присяги. Ясное дело, за шкуру свою убоялись, черти!
Государь сжалился над недужным Магистром, позволил Казначею отвезти его в Кенигсберг. Остальных немцев тоже отпустил восвояси, проявив монаршее милосердие…
…Сам не могу поверить, что он так мягко с Братьями обошелся после всего, ними содеянного! Ведь твоя победа доказала всем, что смерть Корибута — дело немецких рук!
Будь моя воля, я бы сих тварей!.. — лицо Воеводы налилось кровью, веко на глазу дернулось, ладонь стиснула сабельную рукоять.
— Я тоже ждал от Короля большего… — разочарованно вымолвил Бутурлин, — …теперь, похоже, трон Магистра займет Казначей…
— Похоже на то, — горестно вздохнул Воевода, — но кто мы такие, чтобы судить наших Владык? Государь решил, что правильно будет отпустить немцев на волю, я их и отпустил…
Спасибо тебе, что хотя бы с одним из них рассчитался за гибель Жигмонта!
— С двумя, дядя, если считать Магистра! — поправил его Флориан. — Тебе, Дмитрий, и впрямь, покровительствует Небо. Не знаю, суждено ли нам когда-либо сойтись в битве против общего врага. Но я буду горд биться с тобой плечом к плечу!
— И я с радостью буду сражаться вместе с тобой, Флориан, — уверил Бутурлин юношу, — это куда лучше, чем воевать друг против друга!
— Что ж, пойдем мы, боярин, — произнес Кшиштоф, заметив, что взор московита затуманила усталость, — а ты поправляйся, копи силы…
— Погоди, Воевода! — окликнул Дмитрий старого шляхтича, прежде чем тот покинул его покои. — Как там дела у Великого Князя?
— На днях отобедал с нашим Государем, — ответил Кшиштоф, — а нынче утром они прогуливались по замку, как добрые друзья. Сдается мне, миру меж нашими державами ничто не грозит.
— Вот и ладно! — слабо улыбнулся Бутурлин, чувствуя, что вновь погружается в забвение. — О большем я и не мечтал. Значит, не зря были все наши старания, Воевода…
На сей раз Кшиштоф лишь утвердительно кивнул в ответ. Впервые в жизни ему не хотелось спорить с московитом.
_________________________
Вновь придя в себя, боярин увидел Газду, заботливо поправляющего ему сползшее на сторону покрывало.
— Как ты, брат? — вопросил он Дмитрия. — Знаю от Воеводы, что приходил в себя, когда меня рядом не было. Уж не взыщи, я воду брал из колодца…
— Мне ведомо, ты был рядом все дни, что я лежал в беспамятстве… — с трудом ворочая языком, вымолвил Бутурлин, — спасибо, брат…
— Будет тебе… — смутился казак, — …ты бы сделал для меня то же самое. О чем тут толковать? Ты жив, хвала Господу, а остальные беды мы как-нибудь одолеем!
— Что дальше намерен делать? — поинтересовался у друга Дмитрий. — Думал о том?
— Подумывал, — качнул смоляным чубом Газда, — недельку-другую побуду с тобой, пока на ноги не встанешь. А там, брат, пути наши разойдутся…
— Разве ты не отправишься со мной на Москву? — огорченно произнес Бутурлин.
— Что мне там делать? — вздохнул Газда. — Я уж встретился с Москвой, и встреча не принесла мне радости…
— Воротынский — еще не вся Москва, Петр, — попытался отговорить друга от задумки покинуть его Дмитрий.
— А прочие бояре, мыслишь, по-иному ко мне отнесутся? Кто я для них? — диковина, степной дикарь. Не то — половец, не то — печенег.
Всякий, кто благородным себя мнит, захочет унизить, обозвать холопом. А я на такие слова привык отвечать кулаком да саблей!
Вот и думай, брат, каково мне будет житься на Москве…
…Нет, я избрал иной путь. Помнишь, Тур предрекал, что мне суждено на вольных землях Сечь возвести? Что станет она прибежищем угнетенного люда, и с ней возродится наш край?
— Помню, как же… — кивнул Дмитрий. — И где ты ее хочешь возводить?
— Есть на Днепре один остров! — улыбнулся своим мыслям казак. — Как раз за порогами. И место для крепости — лучше не сыскать, и земли вокруг добрые, плодородные.
Поселиться бы там большой общиной, распахать целину да жить в свое удовольствие. Чтобы всякий бедняк, придя туда, обрел волю, а Князьям да Воеводам дорога в тот край была заказана!