Игра Бродяг

Литтмегалина

Пришла служанка с кипой скатертей и застелила столы. Наёмницу и Вогта, сидящих в клетке, она как будто не замечала. Лицо у нее было бледное и злое, а передник грязный. Когда служанка прошла мимо клетки, Наёмница уловила запах крови и птичьих перьев.

— Эй, неряха! — окликнула она служанку, чтобы немного повеселить себя. — Что у нас на ужин? Гусятина? Утятина? Пара-другая таких клуш, как ты?

Служанка смерила Наёмницу презрительным взглядом и молча отвернулась.

— Могла бы и сказать что-нибудь, уродина! — закричала Наёмница удаляющейся спине служанки. — Постирай свой передник!

Вскоре явились другие слуги. Они принесли разноцветные свечи и яркие гобелены с вышитыми на них цветами. Пока слуги украшали зал, Наёмнице представилась очередная возможность поупражняться в язвительности. Она выдала еще несколько столь же неудачных реплик, но никто даже не посмотрел в ее сторону.

— Выродки, — громко, чтоб все слышали, охарактеризовала она присутствующих и после этого наконец заткнулась.

Усевшись в углу клетки, Наёмница стиснула челюсти, и теперь ее растущая злоба, не находя выхода, копилась внутри. Небо за арочными окнами начало розоветь — закат. Вогт открыл глаза, принюхался и, вскочив, приник к прутьям.

— Пахнет вкусной едой.

— Эта еда не для нас, — напомнила Наёмница. Она стиснула виски ладонями, пытаясь раздавить гнусные воспоминания, заполонившие голову. Разумеется, это не помогло.

Слуги начали разжигать свечи.

— Запомни — мы зверики. И все будет в порядке, — Вогт взглянул в ее страдальческое лицо. — Эй, ты должна довериться мне. Иначе кому вообще ты будешь доверять?

— Если до тебя еще не дошло, кретин, я предпочитаю не доверять никому, — Наёмница вот только ядом не плевалась. — Зверики, будь ты проклят! Я даже придумала название для тебя — тупырь!

— Тупырь? Мне нравится, — обрадовался Вогт. — Тупырь, — повторил он. — Тупырь, тупырь, тупырь…

— Заткнись! — проорала Наёмница.

Она закрыла глаза, открыла и увидела не тысячу горящих свечей, а все затмевающее белоснежное лицо Шванн, вокруг которого пламенем вились потоки ее волос. Губы Шванн слегка изогнулись в улыбке, и Наёмнице подумалось, что, пусть они и ярки как кровь, но холодны, как у неживой. Прекрасные переливающиеся насмешливые глаза Шванн обратились на нее, и Наёмнице снова захотелось уменьшиться, превратиться в тусклую искорку, а потом и вовсе погаснуть. Никогда еще она не ощущала себя настолько ничтожной.

— Не правда ли они невыразимо странны, господа? — осведомилась Шванн у своей невидимой свиты. — Они, разумеется, не такие, как мы. Более того: их превосходит даже тот скот, что нам прислуживает. Порой я задаюсь вопросами, на которые принимаюсь искать ответы, даже если заранее убеждена, что обнаружить их невозможно. Вот сейчас я спрашиваю себя: что они представляют собой, эти бродяги? Действительно ли они — то, чем кажутся? В чем они схожи с нами, как бы невероятно это ни звучало? И в чем они отличны от нас? Может быть, в боли?

— Ты просто от безделья маешься, кровожадная сука, — прошипела Наёмница и затем хрипло вскрикнула, поддавшись ужасу: — Отпустите нас!

Кошмар приближался к кульминации. Вогт безмолвствовал, никак не помогая Наёмнице вытребовать их общую свободу. Глаза Шванн сверкали, как обледенелые изумруды.

— Этой ночью, господа, мы узнаем их сущность.

— Вогт, — испуганно позвала Наёмница. — Вогт?

Вогт упал на четвереньки. Его глаза, оказавшись вровень с глазами Шванн, неотрывно смотрели в них.

В Наёмнице гасли последние искры понимания.

Это зрелище завораживало ее и приводило в ужас. На ее руках поднялись тонкие волоски. Вогт тянулся к Шванн, не произнося ни слова, его глаза выражали лишь любопытство и кротость. Он походил на золотистого доброго зверя. Шванн почти неосознанным движением протянула к нему руку…

И Вогт осторожно, мягко лизнул ее ладонь.

— Что ты делаешь? — спросила Наёмница. — Недоумок, ты сошел с ума, так?

И опять ее никто не слушал.

Ее сознание оплывало, как свечи. Ее слепил желтый дрожащий свет. В шуме смеха и голосов она перестала различать собственные мысли. Вогт был мягок, нежен, безмозгл, ему было легко. Наёмнице же казалось, что большего унижения она в жизни не испытывала, хотя, конечно, испытывала — да сто раз.

Сейчас она вертелась в клетке волчком, впав в совершенное безумие, а к ней сквозь решетку тянулись руки. Она видела их уже и там, где их не было. Сплошь руки, руки, руки. Иди к нам, иди, и мы разорвем тебя в клочья. На нее выплескивали вино до тех пор, пока красная жидкость не пропитала всю ее рубаху, заставив ткань облепить тело, и ее маленькие, торчащие груди походили на твердые яблочки, которые всё норовили оборвать. По ее голове и телу ударяли обглоданные, обслюнявленные кости, и всякий раз Наёмница вздрагивала от отвращения.

Гости Шванн были совсем уже пьяные, глаза самой Шванн полны жестокого блеска. По клетке стучали — бум, бум, БУМ. В своем неистовстве они готовы были разорвать их на части. Затем клетку начали раскачивать, заставляя Вогта и Наёмницу беспомощно валиться друг на друга. Рана Наёмницы вскрылась, кровь каплями выступила на рубашке, невидимая на винном фоне — красное на красном. Шванн, обхватив прутья руками, прижалась лицом к решетке и жадно втянула ноздрями воздух. Ей не надо было видеть кровь, ведь она могла ее чуять.

— Достаньте оборванку, — потребовала Шванн. — Я хочу поиграть с ней.

Наёмница в ужасе отпрянула к стенке клетки. Это все. В руках Шванн она обречена. Вдруг Вогт поднял голову и то ли пропел, то ли выкрикнул дрожащий высокий звериный звук. Что-то было в этом звуке… что-то, проникающее в самое сердце, и даже бушующая в Наёмнице ярость погасла.

Она больше не чувствовала на себе морозящий, колющий взгляд Шванн. Без сил она сжалась в комок в углу клетки и закрыла глаза. Вокруг нее все сходило с ума, звуки смешались в монотонный рокот. Чуть позже, подняв тяжелые веки, она увидела, как Шванн протягивает что-то Вогту, а он берет это губами с ее ладони. Вся поверхность его кожи излучала сияние, словно его покрывала мягкая золотистая шерсть. Улыбнувшись, Шванн погладила его по щеке. Казалось, хозяйка замка позабыла о своих планах насчет Наёмницы и обо всех этих гнусных, бесчеловечных вопросах, что так часто приходили ей в голову. Все, чего ей хотелось — это трогать золотистую шерсть и смотреть в сияющие, полные преданности глаза.