Игра Бродяг
Шрифт:
— Зависит от ситуации, — возразила Наёмница. — У рыб, вообще-то, тоже есть кровь.
— Да, но рыбы плавают в холодной воде, поэтому кровь у них тоже холодная. Значит, у них нет души и они не как люди…
— Странно вы рассуждаете. Что же, если бросить рыбу в кипяток, ее кровь нагреется и у нее появится душа?
— Мы ели ее только сырой, — Вогт немного покраснел. — Все-таки немного тоскливо на одних только крупах, выпечке, овощах и фруктах…
— Тоскливо ему на выпечке, крупах, овощах и фруктах… Меня аж крючит от сочувствия, — буркнула Наёмница, с содроганием припомнив, что ей доводилось жрать.
— Правда? — благодарно отозвался Вогт. — После завтрака мы посвящали время обычным монастырским заботам…
— И какие у тебя были «заботы»?
— Библиотека.
— Это где книги, что ли? Так я и знала. По тебе видно, что тяжелее книжки ты ничего никогда не поднимал.
— Потом следовала пара дневных безмолвных часов…
— Скука какая…
— Мы забывали о стремлениях тела…
— А если кому-то сильно приспичит? Ему позаботиться о стремлениях тела или просто обосраться на месте, сделав непричастный вид?
Вогтоус закатил глаза, но терпеливо продолжил:
— И тогда наши души раскрывались, как цветы. Окружающее, виденное нами много раз, уже не могло заинтересовать нас. Кроме постоянно меняющегося неба. В небе всегда истина, ответы на все вопросы. Надо только спросить его.
— На мои вопросы оно едва ли снизойдет отвечать. Кто три дня назад спер у меня последние десять ксантрий?
— Небо не тревожат по пустякам, — возразил Вогт.
— А если бы сперли тысячу? — спросила Наёмница. Она понимала, что это глупо, но она вошла в раж и просто не могла заткнуться.
— Так учил меня Ветелий. Ты поймешь вскоре, что чувствовали мы: тело для души, как земля для цветка. Голая земля без цветка — бессмысленна, но, когда она дает жизнь цветку, выполняя предназначение, возложенное на нее природой, в цветке она обретает смысл.
— Ты испытывал мало боли, мало голода, — презрительно сказала Наёмница. — Тело делает с душей что хочет.
— Но без нее обращается в прах, так же как цветок увядает, вырванный из земли. Они взаимосвязаны, их существование пусто друг без друга. Только вместе они обретают ценность.
Наёмница не горела желанием вести столь сложные разговоры. Ее особенно раздражало то, что, понимая каждое слово по-отдельности, в такой их комбинации она переставала понимать что-либо вообще. Пытаясь отвлечься от чувства растерянности, она поковырялась в ноздре. Нос больше не кровоточил. Кровь застыла, превратившись в твердые сгустки.
— Ладно, — сказала Наёмница. — Как продвигался ваш день дальше?
— Обед — фрукты, овощи, злаки… рыба. После обеда мы получали позволение разговаривать и шли выполнять свою работу.
— Вы что, до этого все время молчали?
— Нет, мы разговаривали, но не словами. Слова обманчивы. Среди них много пустых, неискренних и ненужных. Чувства честнее, поэтому мы слушали их. Все, что кроме, легко объяснить жестами. И все же, так как в человеке живет потребность в словах, один час в день нам давался, а в большем и нет необходимости.
— Я заметила, — сказала Наёмница. — С тех пор, как мы встретились, ты треплешься не затыкаясь.
— Это потому, что языка чувств ты не понимаешь, — ответил хитрый Вогт.
— А что, пара вечерних молчаливых часов у вас тоже была?
— Три вечерних безмолвных часа — вечер склоняет к раздумьям. Я видел тысячи закатов, и все они были разные, как лепестки цветов. Или камни на морском берегу.
— А разве они не все одинаковые, эти камни?
— Потом был ужин…
— Теперь понятно, о чем вы думали во время вечерних тупящих часов…
— Оставшимся временем мы распоряжались по своему разумению. А ты бы хотела жить в нашей обители?
— Нет, — ответила Наёмница. — Я бы околела со скуки. Хотя от прозябания на выпечке и крупах я бы не отказалась.
— Мне никогда не было скучно. Только иногда тоскливо. Когда Ветелий ушел.
— Значит, его не зарубили вместе с остальными?
— Нет. Он отбыл несколькими годами ранее. Мне известно, где он — там, в Стране Прозрачных Листьев. Ждет меня.
— Откуда это тебе известно?
— Не знаю, откуда, только знаю, что знаю. Уверен, он сумел отыскать дорогу и теперь ждет, когда я сделаю то же самое.
— А чего же он не черкнул тебе письмецо с инструкцией?
— Этот путь каждый должен отыскать сам, — он посмотрел на нее сквозь темноту и выдал вдохновенно: — Знаешь, ты такая же, как мы.
«Я такая, как тот, кто устроил вам резню», — подумала Наёмница.
— И все-таки у всех есть имя, — прошептал Вогт.
— Опять ты об этом.
— Как тебя звали родители?
— Я не уверена, что они вообще меня как-то звали. Сколько себя помню, я была сама по себе.
Вогт помедлил.
— Может быть, ты тоже…
— Нет, — перебила его Наёмница. — В свое прибытие из высшего мира я не верю. Я же нормальная, я не как ты, — объяснила она, но прозвучало это достаточно беззлобно. — Думаю, мне просто все надоело однажды, и я ушла от них. А потом полностью их забыла.
— Но если ты ничего не помнишь о своих родителях и о том времени, когда была с ними, откуда ты знаешь, что они были плохими?
— Знаю, — с подавленной яростью ответила Наёмница.
— И как же ты жила самостоятельно?
— Как получится. Не вздыхай, меня это бесит. Я знаю, что тебе представляется. Я не была испуганной маленькой деткой. Я хотела есть — и думала о том, где бы раздобыть еды. Было холодно — и я думала, как бы согреться. Шел дождь — и я искала укрытие. Мне постоянно нужно было что-то делать, чтобы спасти себя. У меня не было времени на глупости. На всякие безумные мысли и смотрения на небо.