Игра Бродяг
Шрифт:
— Подожди-ка… нам нельзя никого убивать, это ты пытаешься мне объяснить? — поразилась Наёмница.
На лице Вогта отразилась борьба противоречий.
— Отвечай, — жестко приказала Наёмница.
Вогт медленно, неохотно кивнул.
— Говори!
— Не в такой формулировке. Мы в обители никогда не произносим это слово.
— Чего? Мы не в твоей сраной обители! — отрезала Наёмница. — Да и нет ее больше, вашей обители. Монашки помёрли, служба закончена.
Вогт нахмурился.
— И что за это
— В слове «умереть» нет ничего ужасного. Это естественное завершение жизни. Никто не способен жить вечно. Да и едва ли кто-то хотел бы.
— Ну, значит тогда «убить».
— А вот это неестественное завершение жизни, — ответил Вогт, ежась как от холода. — То, чего вообще не должно происходить.
— Животные тоже убивают.
— Ради выживания, по необходимости. Люди делают это по-другому. Со злостью.
— Скажи — «нам нельзя убивать», — потребовала Наёмница. Кровь уже текла не так активно, но противно стекала по губам. Ощущать вкус жирных соленых капель было омерзительно.
Вогт молчал. Наёмница ввинчивалась в него взглядом до тех пор, пока он не сорвался:
— Я не могу! Да, теперь… теперь я нахожусь в другом месте. Но все еще не могу заставить себя.
— Какой вообще смысл запрещать слово? — разозлилась Наёмница.
— Потому что невозможность и неприятие слова порождают невозможность и неприятие действия.
— Да как же оно невозможно? — усомнилась Наёмница. — Еще как возможно. Вот возьму и сверну тебе шею. Молча.
— Если у тебя нет слова, чтобы обозначить действие, ты не сможешь даже задуматься о подобном поступке.
— Бредни это все, — отмахнулась Наёмница. — Это просто слово, и все. Ну, говори!
— Сказав слово, я обрету возможность совершить поступок.
— Ну, я не думаю, что ты немедленно ринешься рубить всех подряд. И потом, завтра мы сами будем мертвые и холодные.
— Хорошо, — сказал Вогт и замолчал.
— Ну-ну-ну, — поторопила Наёмница.
Он молчал.
— Давай, попытайся. Это совсем просто: «Нам нельзя никого убивать!»
— Нам… нельзя… никого… убивать, — неуверенно повторил Вогтоус, и зрачки у него стали огромными, как луны.
— Хорошо, — похвалила Наёмница, едва уловимо улыбаясь. — Но что все-таки произойдет, если мы…
Вогт побледнел.
— …нарушим это правило? — невинным тоном закончила Наёмница.
— Я… я не знаю, — пробормотал Вогт. — Однако абсолютно уверен: что-то по-настоящему ужасное, — затем он встряхнулся, улыбнулся и принял прежний беззаботный вид. — Какая разница. Мы в любом случае не станем этого делать.
— Но… — еще раз попыталась Наёмница.
Вогт не слушал ее, старательно дергая заведенными за спину руками.
— Когда они связывали меня, я незаметно повернул запястья, чтобы не позволить затянуть веревку туго. Возможно, я смогу ее снять.
Спустя пару
— Повернись.
Он развязал руки и ей. Наёмница с удовольствием пошевелила затекшими кистями, а затем провела под носом тыльной стороной ладони, пытаясь стереть кровь, но в итоге лишь размазывая ее по всей физиономии.
— Это основное правило игры, — тихо пояснил Вогт, усаживаясь рядом с ней на солому. — В ней много правил. О некоторых ты со временем догадаешься и без моих указаний. Так будет даже лучше — то, до чего мы дошли своим умом, усваивается накрепко. Чтобы ни случилось, не тревожься и помни: пока мы не нарушаем правила, с нами не случится ничего по-настоящему плохого.
— Смотря что считать по-настоящему плохим, — возразила Наёмница и устало положила голову на колени. — Я не могу поверить в происходящее. Я словно во сне. Все очень странно.
— Разве тебе не нравится происходящее?
Наёмница подняла голову и долго всматривалась в густеющую темноту — солнце снаружи почти село.
— Не знаю, — честно призналась она. — Прежде я никак не оценивала события моей жизни, так нечего и начинать. Разве это важно? Ничего-то мои раздумья не поменяют.
— Да, но все изменения, прежде чем воплотиться в реальность, сначала зарождаются в мыслях.
— Не говори мне таких вещей, я все равно не понимаю. Что будем делать?
— Ждать рассвета, наверное, — Вогт лег на солому и закрыл глаза. — Поговори со мной, — мягко попросил он.
Его мягкий голос обволакивал в темноте, как одеяло. Глаза Наёмницы закрылись. Она не знала, как можно успокоиться в такой ситуации, и тем не менее вдруг успокоилась.
— Я не хочу разговаривать.
— Пожалуйста.
Она фыркнула:
— Зачем?
Глаза Вогта сверкнули в темноте.
— Я многое понимаю в тебе, но почти ничего о тебе не знаю.
— Ну и что? Я тоже почти ничего о тебе не знаю.
— Тогда я тебе расскажу… Я был воспитан в обители. Мои настоящие родители мне неизвестны. Моего приемного отца звали Ветелий. Он был основателем Ордена и самым добрым человеком, какого я только знал… Когда мне исполнилось десять лет, он рассказал мне, как нашел меня. Однажды он покинул пределы обители, отправившись в одно из тех путешествий, в которых он разыскивал наших новых братьев…
— Вербовка, — пробормотала Наёмница. — Вот не могут умалишенные тихонько сидеть в своем гнезде. Нет, им надо тащить других.
— Был чудесный солнечный день…
— Разумеется, в какой еще день такое чудо, как ты, могло быть найдено, — глумливо заметила Наёмница.
— Пересекая цветущий луг, Ветелий увидел младенца, лежащего в траве. От кожи и волос младенца исходило сияние, и Ветелий подумал…
— «С таким ребенком можно поберечь деньги и не покупать свечей».
— Нет, — не согласился Вогт. — Он подумал: «Откуда здесь это странное дитя, словно принесенное из иного, высшего мира?»