Игра на двоих

Bizzarria

— Понимаешь, что вас всех убьют, когда узнают о нашем побеге?

— Да, — никогда еще не слышал столько стальной уверенности в ее голосе.

Я только вздыхаю в ответ. Ничего не выйдет. Мы сами ввергли себя и мир в эту войну, и нам теперь бежать от нее? Не получится. Нужно довести все до конца. Я обещал.

— Попробуй поговорить с Эрикой, вдруг получится.

— Ладно.

***

Реакция девушки оправдывает мои ожидания.

— Сбежать? Куда?

— В лес. Подальше отсюда. Нас не догонят.

— Бессмысленно. Это все земли Капитолия, нас быстро найдут. А расплачиваться за нашу глупость придется не только нам.

— Значит, нет?

— Значит, война, Хейм. Мы

должны закончить то, что начали.

Иногда мне кажется, что мы стали настолько близки, что можем читать мысли друг друга.

Я не могу рассказать никому о том, что чувствую. Даже той, кто вызывает во мне все эти чувства. Боюсь спугнуть ее. Она сильная, но такая хрупкая. Мне все время приходится сдерживаться. Обнимать не так сильно, говорить не все сразу. Но Эрика понимает даже мои недодуманные мысли, что уж тут говорить про недосказанные слова. И от того, что она понимает и принимает все это, мне чуть легче. Я ведь никогда не был таким. Не испытывал эмоций — ни сильных, ни слабых, никаких. Внутри меня царила лишь пустота — в сердце и в голове. Теперь же, стоит ей появиться рядом, и вся моя жизнь — одно сплошное, безумное в своей глубине чувство. Не знаю, сила это или слабость. Порой я ненавижу эту девчонку только за то, как сильно люблю. Я никогда и ни перед кем не склонял головы — даже перед стариком Сноу, даже перед угрозой получить пулю в испещренный морщинами лоб. Но перед ней я молча падаю на колени и своими руками убиваю гордость, которой когда-то так дорожил.

Не знаю, как это случилось. Не понимаю, почему не остановил себя раньше. Теперь уже поздно. Она слишком близко, но хочет быть еще ближе. Я задыхаюсь, вдыхая ее запах — свежий, холодный, с нотками горечи. Хочу, чтобы она всегда была со мной, чтобы стала частью меня. По глазам вижу, что девчонка хочет того же, и это пугает. Ей семнадцать, впереди вся жизнь. Я ведь не отпущу тебя, Эрика, ты помнишь об этом? «Не отпускай», — смеется она. Ты должна выбрать. «Я уже выбрала», — готов убить любого, кому она так улыбается. Только я должен видеть эту улыбку.

Она убивает меня — и тут же спасает. И так каждый день, много-много раз. Это невыносимая мука, без которой я не протяну и дня. Сильнее морфлинга, сильнее алкоголя, сильнее боли, что скрывает в себе нож, который я не выпускаю из рук. Не для себя, но только для того, чтобы защитить ее. В твоих словах, Кэти, нет и капли смысла. Я и так спасу Эрику столько раз, сколько потребуется. Только причина не в том, что это твоя дочь. Я делаю это, потому что теперь она — моя.

***

Непохоже на Хеймитча. Предложить бежать перед лицом развязанной нами же войны? Ни логики, ни смысла. Иногда ловлю себя на мысли: скорей бы Голодные Игры, скорей бы в Капитолий. В этом году менторами должны стать Китнисс и Пит, но что-то подсказывает, что Сноу найдет не менее интересное занятие и для нас с Хеймитчем. Жизнь в Двенадцатом становится все более невыносимой и все сильнее напоминает Арену. Тред готов контролировать каждый наш вдох и выдох. «Такое ощущение, что стоит чихнуть, и он тут же явится с носовым платком в руке», — хмуро ворчит напарник. Грубо, но справедливо.

Больше работы, чем у главы миротворцев, теперь только у Смерти. Постоянные перебои с поставками еды и взлетевшие к небесам цены. Разбросанные по тротуарам трупы. Дети, женщины, мужчины, старики — наша старая подруга косит всех без разбора, дайте только повод. На Главной Площади устанавливают сразу несколько позорных столбов, а земля уже не в силах впитывать кровь, которой день ото дня проливается все больше. Подозрение, будто Сноу отдал приказ медленно, но верно уничтожить

все население Двенадцатого, крепнет. Не хватает только стен огня и свиста камней в воздухе для полного сходства с тем, что я видела на экране несколько дней назад. Спрашиваю Хеймитча, как ему удалось получить запись новостей, явно не предназначенных для глаз и ушей простых жителей. Тот самодовольно ухмыляется и объясняет, что это — заслуга Бити, который тоже перешел на нашу сторону. Когда-то этот гений из Дистрикта-3 разрабатывал для Капитолия систему защиты цифровых данных, а теперь методично взламывает ее. Получается с трудом, но если бы не он, мы бы в жизни не получили и кусочка так необходимой информации о том, что на самом деле творится в мире и как на это реагирует Президент и его приспешники.

Китнисс мрачнеет с каждым днем. Пит пытается ее разговорить, но девушка отмахивается, еще сильнее замыкаясь в себе. Я все чаще вижу ее в компании Гейла. Ради пары лишних часов с ней тот саботирует работу в шахте. Напарникам ничего не остается, кроме как прикрывать парня. Условия все ухудшаются, шахтеров посылают на самые опасные участки, где нередко происходят обвалы и взрывы. За три весенних месяца несколько десятков семей теряют своих кормильцев. Я все чаще радуюсь, что отец не дожил до этого, но мне тут же становится стыдно за подобные мысли.

Однажды Эвердин просто исчезает. Ее нет ни в городе, ни в Деревне Победителей. Я уверена, что девчонка сбежала в лес, но не решаюсь высказать догадку вслух, опасаясь если не сидящих в засаде под ближайшим кустом миротворцев, то жучков. Китнисс возвращается поздно вечером и нам стоит немалых трудов убедить явившегося к ним домой Треда, что еще рано утром она отправилась на другой конец Дистрикта к пастуху за какими-то лечебными травами для заболевшей козы Примроуз. Только за главой миротворцев закрывается дверь, и я, не выдержав, набрасываюсь на девушку:

— Какого черта?! У нас и так проблем хватает, можно хотя бы не создавать новых?!

Та хмуро смотрит на меня из-под сведенных бровей и тихо отвечает:

— Свадебные платья привезли. Не могу их видеть.

Я глубоко вздыхаю и медленно считаю до десяти, пытаясь подавить гнев.

— Завтра утром, — чеканю каждый слог, — приезжает Эффи с командой подготовки и фотографами. Будь добра не сбегать до тех пор, пока не примеришь каждый наряд. После — хоть жить в лес уходи, в ожидании Квартальной Бойни.

Девушка кивает, откидывается на спинку кресла и устало прикрывает глаза.

— Ей нелегко, — робко замечает Пит, когда мы с ним и с Хеймитчем выходим на улицу, чтобы разойтись по домам.

— Как и всем, — огрызаюсь я.

Фотосессия запоминается белоснежными облаками шуршащей ткани, россыпью драгоценных камней на полупрозрачной вуали, ежесекундными вспышками камер и такими же частыми восторженными возгласами Бряк. Китнисс прикрывает ослепшие глаза и на мгновение теряет над собой контроль, отчего уголки ярко накрашенных губ ползут вниз. Пит тоже здесь — хотя его присутствие необязательно, все внимание сегодня обращено к невесте, — и тоже не в настроении.

— Отчего такой грустный? — шепотом спрашиваю я, пока Китнисс переодевают в шестой или седьмой раз.

— Все в порядке, — парень пытается улыбнуться.

— Вижу, — недоверчиво усмехаюсь в ответ.

— Устал, — тихо признается Мелларк. — Жду, когда этот цирк, наконец, закончится.

— Никогда, Пит. Это навсегда, если ты еще не понял. У вас не было выхода, свадьба необходима.

— Знаю, я про другое.

— И про что же?

Парень молча поднимается на ноги и идет к двери. Останавливается и, не оборачиваясь, тихо произносит: