Игра на двоих
Шрифт:
— Они и так его лишены, — презрительно фыркаю я. — Об этом вам скажет кто угодно, спросите ту же Китнисс.
— Да, мы уже говорили с ней. Она сказала, что Игры — всего лишь средство запугивания.
— Я думаю практически так же. Так что же еще с ними можно сделать?
— Ну, — тянет мужчина, — их можно уничтожить. Сделать так, чтобы они больше никого не могли испугать.
Я отшатываюсь от него, но он крепко держит меня за руку, не давая вырваться.
— Предлагаю вам сыграть в свою собственную Игру. Переиграть Голодные Игры Сноу.
— Моя Игра будет еще более жестокой и бессмысленной.
— Это уже не так важно.
— И вы готовы принять в ней участие?
— Да. Мы все сделаем это. Я, Лео, Хеймитч, команда Организаторов
— Вы забыли обо мне и моих подопечных.
— Не забыл. Эвердин и Мелларк не в счет, они будут нашим прикрытием. А что касается вас, Генриетта… Как вам должность Тайного Главного Распорядителя?
Я усмехаюсь:
— Опасна и полна скрытого смысла. Мне подходит.
Музыка обрывается. Плутарх в последний раз сжимает мою руку и, шепнув: «до скорой встречи», растворяется в толпе. Хеймитч подходит сзади и небрежным жестом закидывает руку мне на плечо.
— Что это было, Хейм?
— Нам нужны союзники. Плутарх — один из самых полезных людей в Капитолии. Повезло, что он — наш.
— Ты в этом уверен?
— У него свои причины и средства, но зато цель совпадает с той, которую преследуем мы.
Наш разговор прерывается торжественным появлением Президента и его речью, еще более пафосной, чем те, что писала Эффи. Я слушаю его, но смотрю только на стоящую впереди Китнисс. Он должен подать ей хоть какой-то знак, иначе зачем мы здесь? Секунда, еще одна. Время замедляет свой бег. По ужасу в глазах обернувшейся к нам Эвердин понимаю, что битва проиграна, но не испытываю даже страха. Для нас проигрыш — не конец, а лишь начало. Одна дверь закрылась — стучимся в другую. Проигрываем битву, чтобы выиграть войну. Погружаемся в мутные воды все глубже в поисках дна, от которого можно оттолкнуться.
Тур Победителей окончен. Поезд несет нас домой. Мне не спится. Неслышно брожу по гостиной, бездумно касаясь мягкой обивки дивана и гладкой поверхности столика. Собираю с пола разбросанные карточки, те самые, что держали в руках Китнисс и Пит, стоя на сцене по прицелом камер и уничтожающих взглядов зрителей. Бросив мимолетный взгляд на потерявшие всякий смысл слова, открываю окно и выбрасываю прочь бездушные кусочки бумаги.
Слушайте нас, люди. Слушайте и верьте. Мы все так же едины и все еще служим нашей общей цели. Панем сегодня, завтра и всегда, и кому какое дело до того, что жить ему осталось не больше, чем пассажирам этого поезда?
Комментарий к КНИГА IV. ЦУГЦВАНГ. СДАЧА. Глава 39. Продолжение следует
Цугцванг - шахматный термин, положение, при котором у одной из сторон или у обеих сразу (взаимный цугцванг) нет полезных ходов, так что любой ход игрока ведёт к ухудшению его собственной позиции.
========== Глава 40. Вас не догонят ==========
Первое, что замечаю, вернувшись в Дистрикт-12 — миротворцев стало в разы больше. Белые мундиры повсюду. Так и рыщут по окрестностям в поисках нарушений и нарушителей. На платформе нас не встречает никто, даже мэр Андерси. Я спрашиваю Эффи, планируется ли чествование Победителей здесь, в родном Дистрикте, на что та лишь недоуменно пожимает плечами.
— Изначально так и задумывалось. Сначала круг почета по Панему, затем — праздник в доме мэра в Двенадцатом. Не понимаю, в чем дело.
Торжество отменили. Узнав об этом, Эффи и стилисты уезжают так быстро, что мы даже не успеваем проститься. Не страшно: скоро увидимся. Только повод для очередной встречи безрадостный, как и всегда. И я не виню их в бегстве: в нашем Дистрикте никогда не было безопасно, а уж сейчас страшно просто выйти на улицу. Причины, по которым Фестиваль Жатвы в этом году решили не проводить, нам объясняют наши семьи. Шепотом, под покровом ночи, при тусклом свете одинокой свечи. Раздражение глухо клокочет где-то глубоко внутри, разрывая внутренности, пробивает себе путь наружу. Мне надоело. Я больше не могу видеть страх в глазах родителей. Сколько можно бояться? Не высовываться лишний раз из дома, плотно закрывать ставни на окнах, прятаться под одеялом. Страшиться любого шума, шороха, шепота. Молчать, когда
Новые, куда более жестокие порядки. Комендантский час. Армия вооруженных до зубов миротворцев прямиком из Капитолия. Крей больше не старший, прислуживает теперь новому главе, мрачному мужчине по имени Тред. Он прожигает каждого свирепым взглядом и чуть что замахивается плетью. Шаг влево — преступление против Капитолия. Шаг вправо — нарушение сразу сотни законов, установленных самим Президентом. Шаг назад — казнь без права на последнее слово. Шаг вперед — расстрел на месте. Теперь нам можно только дышать; все остальное строго запрещено. Черные рынки перекрыты, в каждом доме ежедневно проводятся обыски. Сжигается все, что покажется подозрительным. Даже сильнодействующие лекарства, и те изымаются, что уж тут говорить про спирт? Котел разорен, а старое здание сожжено. В костер брошены и некоторые из местных продавцов. В ушах еще долго стоят их крики, а перед глазами — обугленные тела. Страшная, мучительно-долгая смерть. Кое-кто из нищих, тех, кому уже нечего терять, иногда приходит на место, где располагался рынок, и несколько часов подряд копается в золе, отшвыривая в сторону остывшие угли. Пытается найти хоть что-нибудь. Обычно это заканчивается виселицей, но, как я уже сказала, людям, решившимся на подобный проступок, терять нечего.
Жители прячутся по углам при виде очередного рейда. Миротворцы совершают обход каждое утро и вечер. За обыском приходят и к нам: Тред не видит никакой разницы между Шлаком и Деревней Победителей. Я едва успеваю закопать во дворе нож и лук, а Хеймитч лишается нескольких сосудов с вином. Облегченно вздыхаю, когда он молча, с чуть виноватой улыбкой отдает им алкоголь. Но стоит главе миротворцев повернуться спиной и отойти на несколько шагов, как улыбка превращается в оскал. Я дергаю его за рукав и качаю головой. Это того не стоит. Мужчина пожимает плечами. Знаю, неприятно, но наша основная проблема — отнюдь не Тред. Успеем разобраться и с ним, позже. Послав к черту собственные принципы, сама прошу родителей не выходить лишний раз из дома. С деньгами, едой и лекарствами у нас все в порядке, так что нет смысла рисковать здоровьем. Зато у мамы Китнисс прибавляется забот: каждый день к ней домой приходят толпы больных и раненых. Женщина старается помочь, но получается не всегда. При встрече мы приветливо киваем друг другу. Я вижу в ее глазах тоску по погибшей дочери и ни грамма упрека в мой адрес. Все, что у нее осталось, — Китнисс и травы, которыми она пытается облегчить страдания умирающих пациентов.
— Как ей это удается? — спрашиваю как-то девушку.
— Что именно?
— Продолжать жить после стольких потерь. Сначала муж, следом — младшая дочь. Что не дает ей сломаться?
— Она давно сломалась, — неохотно поясняет Китнисс. — Сразу после смерти папы. Она ушла в себя и так и не вернулась до конца к нам. Никогда уже не вернется, наверное. Погружается в работу и повседневные дела, чтобы меньше думать о прошлом и настоящем.
— А о будущем?
— В будущее она не верит.
— А ты?
— Я верю только до тех пор, пока моя стрела не пронзит грудь Сноу. Дальше для меня наступит пустота.
— Значит, ты все же не отказалась от идеи отомстить?
— Никогда не откажусь. Вот только не знаю, как воплотить это в жизнь. Не знаю, способна ли.
— У тебя гораздо больше сил, чем ты думаешь.
— Непохоже. Я не могу защитить тех, кого люблю.
Теперь мы проводим вместе куда больше времени. Страх и опасность сближают нас, заставляя забыть о личной неприязни и недопонимании. Вместе проще и хоть немного безопаснее. Охотимся, гуляем по глухой чаще, сидим на берегу озера, наблюдая, как тает лед. Иногда разговариваем, иногда молчим. Китнисс рассказывает о своей жизни до роковой церемонии Жатвы, я стараюсь обходить острые углы и не поднимать болезненные для нас обеих темы. Мы не откровенны, но честны, и этого вполне хватает. Она напоминает мне, что значит быть трибутом, я объясняю, каково это, — стать ментором.