Игра на двоих
Шрифт:
Вылазки в лес прекращаются. Выйти из дома, прогуляться по Шлаку, вернуться в Деревню Победителей — вот и все развлечение. Я скучаю по волку, но без наших с Китнисс луков и стрел ему будет только лучше — больше добычи. В последнее время старый друг и так редко балует меня вниманием. Может, у него появилась семья? Пит помогает родителям в пекарне, Хеймитч не покидает своего кабинета, все время общаясь с кем-то по телефону. Китнисс по просьбе сердобольной матери раздает хлеб нуждающимся, после чего обычно заглядывает ко мне. Гейл медленно поправляется и, по мере того как ему становится лучше, тень тревоги в глазах девушки становится все незаметнее.
— Как ты?
— Мне страшно. Не думаю ни о чем другом,
Я не знаю, чем ее успокоить, и лишь подливаю ей ромашковый чай.
— Бывают моменты, когда я завидую тебе, — признается она однажды вечером.
— Почему?
— Тебе проще, чем всем остальным.
— Почему? — повторяю я.
— Ты никого не любишь. Умеешь и можешь любить, но не любишь. Беспокоишься за родителей, тревожишься за Хеймитча, заботишься о нас с Питом. Все искренне, но только потому, что так надо.
— Снова назовешь меня злой?
— Нет. Дело не только в злости. Но ненависть, что ты испытываешь, дает тебе свободу. От всех. От людей и навязанных ими законов.
— Никогда не думала услышать от тебя подобные слова.
— Не ты одна, — смеется Китнисс.
И, сделав глоток чая, продолжает:
— Всегда считала, что доброта — достоинство. Что милосердие достойно уважения.
— А что случилось потом?
— Я познакомилась с тобой. Ты сказала, что в нашем мире добро не имеет никакой ценности. Что такие, как Прим…
Ее голос срывается, и она замолкает на несколько минут. Я отвожу взгляд и смотрю в окно, в ожидании, пока ее отпустит.
— …что такие, как Прим, здесь не выживают. И, знаешь, ты была права.
— Пит выжил.
— Это случайность.
Ее мысли путаются. Вчера она думала и говорила одно, сегодня — другое. Так бывает. Слишком много перемен за столь короткий срок.
— Ты же не хотела быть мной.
— Не хотела и никогда не буду, — кивает Китнисс. — Я сделаю все, чтобы стать другой. И именно поэтому у меня вряд ли получится выжить.
Молчание. Только плеск остывшего чая в крошечных фарфоровых чашках.
— Не рассказывай никому о наших разговорах.
— Не буду. Я знаю, что такое секрет, Китнисс. У меня их тоже хватает. И они пострашнее, чем твои.
Девушка долго смотрит на меня со странной улыбкой на обветренных губах.
— Твой секрет в том, что ты хочешь жить. Это не страшно. Естественное желание. За него ты сама и те, кто тебя хорошо знает, могут простить тебе все.
Я разная, и с каждым — другая. Кто-то видит во мне хорошее, кто-то — плохое. Я смотрю в глаза Китнисс и снова думаю о том, что она — мое искаженное отражение в зеркале. Ни одна из нас еще не знает, что мне только предстоит сделать выбор между светлой и темной стороной.
Я прихожу к Хеймитчу, чтобы обсудить наши планы на ближайшее время. Эффи часто звонит ему, чтобы узнать новости и дать указания по подготовке к свадьбе. За всеми тревогами мы успели забыть об этом важном событии. Честно говоря, теперь мне не совсем понятен его смысл. Но сегодня на проводе отнюдь не Бряк. Я неслышно ступаю по коридору в кабинет, прислушиваясь к лаконичным ответам Хеймитча. Чуть толкаю дверь и проскальзываю в узкую щель. Ментор сидит на столе спиной ко мне, забросив ноги на подлокотник дивана. В одной руке — телефонная трубка, прижатая к уху, в другой — пульт от телевизора.
— Какие Дистрикты? Ты уверен, что у него все получилось и Сноу не заметит сбоя в системе безопасности?
Резким движением включает телевизор. Я хочу намекнуть на свое присутствие и узнать, в чем дело, но то, что я вижу на экране, заставляет меня забыть обо всем и замереть на месте.
Дистрикты сменяют друг друга, однако события, происходящие на Главной Площади, не меняются. На крышах, фасадах
— Что это, Хейм? — от волнения вместо привычно-звонкого голоса из горла вырывается хрип.
Ментор вздрагивает от неожиданности и, не глядя бросив трубку на рычаг, оборачивается ко мне. По его глазам понимаю, что я не должна была этого видеть. Но это невозможно, рано или поздно мне пришлось бы взглянуть на дело наших рук.
— Это восстание, детка. Это война. Их конец и наше начало.
— И это не остановить?
— Уже нет.
Я думала, что готова на все. Теперь же с ужасом понимаю, что мы натворили и скольких невинных обрекли на смерть. Я не знала, что такое восстание. Не представляла, что такое война. До сегодняшнего дня, до этого самого момента. Я читала о Темных Временах в старых книгах и слушала рассказы Хеймитча о многочисленных бунтах, но не отдавала себе отчета в том, что в реальной жизни, когда ты видишь мятеж своими глазами и сам принимаешь в нем участие, все совсем по-другому. Меньше возвышенной драмы, больше кровавой трагедии, страшной в своей реальности. Вот она, война, которую ты так желала. Подойди ближе, ощути смесь тяжелых запахов крови и пороха в воздухе, коснись рукой холодной стали оружия и рваной раны на теле солдата. Услышь плач ребенка над телом матери, убитой случайным выстрелом. Увидь агонию немощного старика, каждый день возносившего отчаянные молитвы Богу, чтобы тот не допустил второго пришествия Темных Времен.
— Что мы наделали?
— Не ты, Эрика. Я. Только то, что должен был. То, что обещал.
— И это все из-за меня?
— Нет, волчонок. Это все ради тебя.
Громадным усилием воли заставляю себя отвести взгляд от экрана и посмотреть на Хеймитча. В его глазах — безумие, какого я еще не видела. Оно пугает меня не меньше, чем увиденное на экране.
— Ты и правда готов к такому?
— Да. Если ты скажешь, что согласна.
— А если нет?
— Найду способ остановить их всех.
— Ты же сказал, что это невозможно?
— Для них — репортеров, миротворцев, Президента — да. Для нас с тобой ничего невозможного нет.
Мужчина подходит ко мне и, коснувшись пальцами подбородка, заставляет еще раз взглянуть ему в глаза.
— Я сделаю все, что ты скажешь. Но ты должна выбрать, Эрика. Раз и навсегда. Чего ты хочешь?
За какие-то тысячные доли секунды у меня перед глазами проносится все, что успело случиться за последнее время. Я успеваю уйти на два года назад, вернуться в настоящее и даже заглянуть в будущее. Мои разговоры с Китнисс обретают совсем другой смысл; я смотрю на себя со стороны. Слишком рано повзрослевший ребенок с неизмеримо глубокой обидой на мир в так и оставшейся детской душе. Пока Хеймитч со мной, мне не страшно. Все остальные? Горите пламенем. Этот огонь будет наш, и он будет гореть так долго и жарко, как скажем мы. Я стою на границе света и тьмы. Мне остается сделать всего один шаг. Это несложно. Прости, Китнисс. В отличие от тебя, у меня есть выбор. И он уже сделан.