Игра на двоих
Шрифт:
— Давно? — понижаю голос до шепота, так сильно я поражена увиденным.
— С первого школьного дня, — шепчет парень в ответ.
— Когда Цезарь брал у тебя интервью, Хеймитч сказал мне, что…
— Он не знал. Я просто не сказал ему, что влюблен в Китнисс. Притворился, что незнаком с ней, и сделал вид, что мне нравится его план.
— Почему, если ты и правда любил ее?
— Не хотел, чтобы он использовал мои чувства к ней, — слышу в его голосе стальные нотки.
Меж светлых бровей появляется складка. Парень оберегает свою, пусть и несчастную, любовь ничуть
— Он и так их использовал, — я качаю головой. — В чем разница?
— Это другое, — парирует Пит.
Я только озадаченно киваю. Мелларк смог перехитрить Хеймитча, а это определенно заслуживает уважения.
Ставлю картину на место и тихо интересуюсь:
— И что ты испытывал, когда вам пришлось изображать двух безумно влюбленных подростков?
С горькой усмешкой на губах Пит становится похож на Эбернети.
— Ничего хорошего. Она притворялась, и я тоже. Только ночью, когда Китнисс спала, а я дежурил, понимал, что теряюсь в самом себе и в своих чувствах. Было непонятно, где правда, а где ложь.
— Ложь иногда бывает такой сладкой.
— Да уж, как успокоительный сироп. А теперь у меня как-то нет выбора.
— Ты с ней, это важнее всего остального. Важнее того, что происходит во вокруг. Думай только о том, что между вами.
— Пытаюсь. Иногда мне кажется, что мои чувства взаимны. Но история со свадьбой, камеры, интервью, лично-публичная жизнь — все это убивает.
Пытаюсь хоть как-то успокоить его, но у меня не получается.
— Мне бы твои проблемы, — не сдержалась.
— У тебя и своих хватает, — мне не очень нравится его понимающе-сочувствующий взгляд.
— Послушав жалобы Китнисс, я уже начала сомневаться, что они существуют не только в моем воображении.
Вместо ответа Пит снова наклоняется над картинами и достает еще одну. Полотно аккуратно завернуто в широкий обрез белой ткани. Что-то более личное? Художник относит ее к ближайшей лампе — нужно больше света — ставит на пустой мольберт и срывает накидку. Я заблуждалась, думая, что после оглашения правил Квартальной Бойни меня уже ничто не сможет удивить. Нет, не так — поразить, сбить с толку, лишить дара речи. Невозможно описать охватившие меня чувства, когда я вижу, что нарисовал Пит.
Немолодой мужчина с длинными светлыми волосами и глазами цвета льда стоит на поросшем луговыми цветами склоне. Одна рука крепко сжимает рукоять ножа, другая — ладонь черноволосой девочки-подростка. Та смотрит вперед, и в ее карих глазах застыло выражение отчаянной решимости. Ей не страшно, ведь она знает, что старший друг и защитник никогда не оставит ее одну, не позволит хватке ослабеть. Девочка доверчиво прижимается к нему, а мужчина смотрит на нее с выражением безумного, безрассудного самоотречения. Так, что каждый, кто взглянет на картину, поймет, что их связывает что-то большее. Возможно, даже запретное. У ног девочки лежит черный волк, и горящий взгляд и белоснежные клыки в приоткрытой пасти ясно дают понять, что будет с тем, кто посмеет угрожать этим двоим. Он готов
— Что это?
— Только то, что ты видишь.
Перевожу взгляд на него. Хочу, чтобы он заметил с моих глазах лишь злость, за которой я пытаюсь спрятать страх.
— Как ты узнал?
— Я увидел.
— Как? — я повторяюсь, не понимая, где и когда мы допустили ошибку.
— Я художник. Я вижу то, чего не видят другие.
— Ты сумасшедший.
— Нет, это вы лишились рассудка, — странно, но в его голосе нет и оттенка осуждения.
Он покачивает головой, словно не может поверить, что мы могли отважиться на такое.
— Давно?
— Со второго взгляда, — ответ звучит небрежно, даже грубо. Не хочу вдаваться в детали.
Мелларк делает шаг ко мне. Я моментально напрягаюсь и отшатываюсь. Парень грустно улыбается и с сожалением произносит:
— Я подумал, тебе будет приятно. Мне можно доверять, Генриетта. Я никому не скажу.
— Будь уверен, если скажешь, я успею убить тебя, прежде, чем убьют нас с Хеймитчем, — мой свистящий шепот расползается во все уголки комнаты разбуженным ужом.
— Согласен.
— Вот и договорились.
Внезапно меня осеняет:
— Поэтому ты не стал просить меня вызваться добровольцем за Китнисс?
Пит смеется.
— Хеймитч с меня три шкуры спустил бы! А если серьезно… Я думаю, вы заслуживаете шанса на победу ничуть не меньше, чем мы с Китнисс. Вы спасли нас. Теперь мы лишь отдаем вам долг.
— Эвердин вряд ли с тобой согласилась бы.
— Ей необязательно об этом знать. У тебя и Хеймитча тоже ведь немало секретов от нее?
Я отворачиваюсь к окну и притворно-равнодушно пожимаю плечами:
— Возможно.
Теперь мне кажется, что он знает все. Например, о надвигающейся гражданской войне. Или о роли Сойки-Пересмешницы во вспыхнувшем восстании. Стою на первой ступеньке лестницы, ведущей вниз. Мысли сменяют одна другую, но их суть не меняется. Я обдумываю то, что мне пришлось увидеть и услышать, и делаю неожиданные выводы.
— Знаешь Мелларк, а ты не так прост, как кажется на первый взгляд.
— Это комплимент? — посмеивается за моей спиной Пит.
— Не знаю. Понимай как хочешь.
Оборачиваюсь перед тем, как уйти. На лице парня — искренняя благодарная улыбка, а в голосе — ни капли яда. Я узнала его с другой стороны, но та, с которой я уже была знакома, ничуть от этого не потеряла. Белый цвет не поблек, не стал серым.
— Пойдешь к нему?
Тон меняется, и теперь я слышу в нем оттенок смущения, словно Пит неосознанно перешел черту или оказался не в том месте не в то время. Вдруг слабое, едва уловимое чувство вины передается и мне. Ощущение, будто я, сама того не понимая, собираюсь преступить неписаный закон, а Мелларк понял мои намерения раньше меня. Оставляю вопрос без ответа, ведь нам обоим все и так понятно.