Игра на двоих
Шрифт:
Наконец мне разрешают снять повязку с глаз. Слишком яркий свет, словно мы в операционной. Встаю с жесткого стула и, схватив рубашку, прикрываю грудь и живот. Спина горит огнем, к ней лучше не прикасаться. Стоящий рядом Хеймитч просит меня обернуться и взглянуть назад. Вижу свое отражение в высоком зеркале и моментально замечаю на спине огромное черное крыло, от плеча до поясницы. Одно, с правой стороны. Крыло падшего ангела с перьями подстреленной птицы. Другое — слева, на спине Хеймитча. Тот передергивает плечами и чуть морщится, но я вижу по глазам, что он доволен. Смотрю на него с немым изумлением. Тот поворачивается ко мне:
— Теперь у нас есть крылья, солнышко. Полетели?
Восемь.
Одиннадцать. Рассказать матери, почему погиб отец, и попросить прощения. Не плакать. И не ждать, что чувство вины уйдет. Ночью остаться дома, лечь рядом с ней и крепко обнять.
Двенадцать. Сохранить жизнь родителям. Дедушка дарит мне старинный серебряный медальон. Внутри — две черно-белые фотографии. Он и бабушка, еще совсем юные. Мама и папа в день их свадьбы.
— Не надо так о нас волноваться, Этти. Мы всегда будем рядом с тобой, что бы ни случилось.
Я сгораю в крошечном пламени зажигалки, что подарил мне отец. Двенадцать. Сохранить их живыми хотя бы в своем сердце.
Тринадцать. Попрощаться. Не вслух, конечно.
Четырнадцать. Получить отсрочку. Пусть наше время не закончится хотя бы сегодня. Хеймитч останавливает все часы в доме.
— Что еще?
Пятнадцать.
— Ты. Много тебя.
До Жатвы остается один день; мы уходим в лес. Китнисс и Пит ищут нас, но мы прячемся от них и от всего остального мира. Сегодня нам ни до чего нет дела. Сегодня нас ни для кого нет. Я опускаюсь на мягкий изумрудный ковер и тяну за собой Хеймитча. Тот ложится не рядом, но прямо на меня. Шестнадцать. Почувствовать, как руки ментора скользят вверх по моим бедрам, приподнимая платье. Семнадцать. Ощутить прохладные прикосновения ветра к обнаженному телу. Восемнадцать. Расстегнуть последнюю пуговицу. Девятнадцать. Забыть, что я существую. Двадцать. Заполнить пустоту и обрести смысл. Двадцать один, два, три. Дышать. В унисон. Вдох-выдох. Из-за дерева за нами наблюдают волк и волчица. Двадцать четыре. Узнать, что старый друг больше не одинок.
Я, Хеймитч, Китнисс и Пит стоим на огороженной веревками площадке. Искренне рада видеть Эффи, но та боится взглянуть в нашу сторону. Даже ее пожелание удачи звучит не так бодро, как всегда. Руки дрожат, и пальцы с идеальным маникюром долго не могут выудить из стеклянного шара бумажку с именем.
— Первый трибут из Дистрикта-12…
Хочется, чтобы этот момент длился вечно. Хочется, чтобы он поскорее закончился.
— …Генриетта Роу.
Вот и все.
А дальше начинается сумасшествие. Общее, единогласное, будто все вокруг меня сговорились и лишь я одна по незнанию не принимаю в нем участия.
— Я вызываюсь добровольцем!
Китнисс встает перед Эффи, закрыв меня собой. От Бряк, от Треда и отряда миротворцев, от Сноу, от поезда, что уже ждет нас на станции. Мысли путаются. Что? Как? Почему?
Капитолийка изумленно смотрит на нас и приоткрывает рот, но из горла не выходит ни единого звука. Совсем как немой крик. Но время не ждет. Первый трибут избран, пора определить, кто станет его неверным союзником и заклятым другом. Бряк вытаскивает бумажку,
Эвердин судорожно вздыхает, уже заранее зная, что произойдет дальше.
— Я вызываюсь добровольцем!
Пит с решительной улыбкой подходит к Эффи и становится рядом с ней. Хеймитч пересекает сцену и присоединяется ко мне. Бряк повторяет имена трибутов и обнимает их за плечи. Люди на площади дружно подносят три пальца левой руки к губам и протягивают сжатую ладонь в нашу сторону, будто указывают на нас. Жест признательности и восхищения. А еще прощания. Мы поднимаем над головой сцепленные руки — я и Хеймитч, Пит и Китнисс. Жест Победителей.
Нам не дают ни секунды на прощание с родными.
— Новые порядки, — зловеще усмехается Тред, крепко держа за запястья наших трибутов и таща их за собой в Дом Правосудия.
Эффи берет за руку меня и Хеймитча, и мы идем следом. Я едва успеваю оглянуться на родителей. Нас заталкивают в бронированные машины с затемненными стеклами словно преступников. На вокзале — ни журналистов, ни камер, ни одного провожающего. Только белые мундиры кругом. На этот раз из Голодных Игр даже не пытаются сделать зрелище. Всем и так понятно, что это — обычная бойня. Кровавая, бесчеловечная бойня. Поезд гудит и резко, рывком трогается с места. Я слушаю стук колес, пытаясь поймать их четкий ритм, и смотрю в окно на покинутый дом.
За ужином все дружно сохраняют молчание. Пит и Эффи сначала пытаются завести разговор, но под хмурыми взглядами Китнисс и Хеймитча быстро замолкают. Как только тарелки с десертом пустеют, мы расходимся по спальням: смотреть запись Жатвы решаем по приезде в Капитолий. Не могу уснуть, даже присутствие напарника не помогает.
— Все в порядке?
— Ты же знаешь, что нет.
— Знаю.
Поезд стоит на станции, ожидая своей очереди на дозаправку. Спрыгиваю с подножки и иду навстречу ночи. Асфальт под ногами сменяется высокой травой. Раскаленный воздух давит на плечи, обещая скорую грозу. Странно, но облегчения не чувствую. Не от прогулки, а благодаря неожиданному поступку Китнисс. То ли я так уверовала в скорую смерть, то ли не могу выбросить из головы слова Плутарха. Может, Жатва и правда больше не имеет смысла, и на Арену отправятся все пятьдесят девять Победителей? Гудок. Едва запрыгиваю в вагон, как поезд набирает скорость и мчит дальше, разрезая ночную тьму. Проходя мимо вагона-гостиной слышу звуки работающего телевизора. Бросаю мимолетный взгляд в стеклянное окошко на двери и замираю на месте. С голубого экрана на меня смотрят темно-серые глаза Хеймитча. Приоткрываю дверь, вхожу и, прислонившись к косяку, слежу за происходящим на сцене. Или не так — слежу за ментором.
В тот момент он был всего на год старше меня. Те же светлые волосы длиной до подбородка, сжатые в кулаки ладони, самоуверенная улыбка хищника — мне нет до вас дела, я все равно убью вас всех, — и ледяной взгляд. Только лицо мальчика, а не мужчины, и меж светлых бровей еще нет хмурой морщинки. Он всего лишь картинка, записанная на старую кассету, но даже так я чувствую исходящее от него ощущение опасности и силы. Смотрю его Игры от начала до конца, не отрывая взгляда от экрана. Я ведь знаю, что он победит, иначе его бы сейчас не было рядом со мной, — почему же у меня замирает сердце каждый раз, когда его ранят? Ощущение, будто это в мою плоть удар за ударом входит острый нож.